Уверен, что Россия, пройдя столько невероятных испытаний в XX веке, может этого добиться. Но только – на путях строительства экономики высоких технологий и демократического, социально ответственного государства, последовательно развивая взаимовыгодное сотрудничество со своими ближайшими соседями, с самыми передовыми демократическими странами мира.
Приложение. Зарубежные друзья и собеседники
Я познакомился с Генри Киссинджером в Москве в декабре 1967 года на очередной Пагуошской конференции, в которой он принимал участие в качестве члена американской делегации. Тогда еще Киссинджер был известен лишь как ученый, видный специалист по внешней политике и международным отношениям, но не как политик. Наша и американская делегации заметно различались по характеру. В нашей большинство составляли крупные ученые, в основном специалисты в области точных наук, а в американской – специалисты в области внешней политики, разоружения и ограничения вооружений.
Киссинджер несколько раз брал слово и говорил нам о реалистическом плане окончания войны во Вьетнаме. Но наши участники, при всей симпатии к планам прекращения этой войны, от обсуждения его идей воздержались.
В перерыве я объяснил ему ситуацию, и в частности то, что наши участники – крупные, известные ученые, но никакие не политики. Тогда он изложил план мне, сказав, что приехал в Москву по поручению министра обороны США Макнамары с его предложением: американцы уйдут из Вьетнама без всяких условий, но только через какое-то время, скажем, через 1–2 года; это позволит им «спасти лицо».
Я пообещал в тот же день передать это предложение нашему руководству. Предупредил: не думаю, что он сразу получит ответ – дело, как он сам, по-видимому, понимает, было не простое. На этом вопрос был закрыт.
Спустя примерно месяц состоялась моя первая поездка в США. Я позвонил Киссинджеру по телефону, чтобы условиться о встрече. Он пригласил меня зайти к нему на работу, в Западное крыло Белого дома.
Я не замедлил воспользоваться приглашением и тут же отправился в Белый дом. Предъявив охране паспорт, прошел в примечательное правительственное здание и нашел кабинет Киссинджера. В этой большой комнате за большим письменным столом, заваленным бумагами, сидел (довольно гордо, явно наслаждаясь своим новым положением) хозяин кабинета.
Мы с ним поговорили о делах, и в частности о необходимости начинать наконец переговоры об ограничении вооружений (с чем он выразил полное согласие), о визите американского президента в Китай, о Вьетнаме.
Он меня спросил, как идет становление моего института. Потом он пригласил в кабинет своих помощников и познакомил меня с ними. Я воспользовался случаем и пригласил их всех на прием, который посольство устраивало в мою честь этим вечером. (Это я, конечно, согласовал с нашим посольством.) Они поблагодарили и обещали прийти.
Потом помощники ушли, а самого Киссинджера куда-то вызвали. И произошел забавный инцидент. Через пару минут вбегает растерянный хозяин кабинета, извиняется и говорит, что на столе остались секретные документы, и, извиняясь, просит меня подождать его несколько минут в приемной. На это я ему сказал:
– Конечно, я подожду, но жаль – я только хотел подойти к столу познакомиться с бумагами, хотя потом раздумал – все ваши секреты нам все равно давно известны.
Он рассмеялся и сказал, что я, наверное, прав – в эффективности работы КГБ в Америке давно не сомневаются.
Наступил вечер, и Киссинджер со всей своей командой прибыл в посольство. (Как сказал он сам, впервые в жизни.) Через некоторое время по внутренней лестнице сбежал из своих апартаментов вниз только что прилетевший из Москвы посол Добрынин. Вскочивший с постели специально, чтобы познакомиться с Киссинджером, о приходе которого в посольство ему только что доложили. Они познакомились, и это стало началом работы нового канала связи между Вашингтоном и Москвой.
Что касается меня, хорошие отношения с Киссинджером сохранились, и, приезжая в США, я всякий раз с ним встречался и подолгу беседовал и до и после назначения его Государственным секретарем.
Уйдя с государственной службы, Киссинджер написал несколько объемистых книг, как мемуарного, так и чисто теоретического характера, в том числе серьезный труд «Дипломатия» (к которому я написал тоже довольно большое послесловие).
Уже как частное лицо Киссинджер посетил пару раз Москву. При этом немало времени он провел в институте США и Канады. После «холодной войны» настроения его менялись. Распад «советской империи» он встретил с большими надеждами и оптимизмом, которые вскоре сменились разочарованием. Потом он некоторое время связывал большие надежды с тем, что Америка стала единственной сверхдержавой, но и за этим всплеском надежд последовало разочарование, а теперь, по-моему, Киссинджер снова ждет каких-то крупных перемен в мире. Все это, правда, лишь мои догадки – я давно с ним не говорил. Но остроты ума и глубины знаний он наверняка не утратил, сохранив в этом смысле прежнюю молодость.
Разговоры наши были в основном деловые, хотя очень часто мы спорили (тоже по существу). Но чем больше я Киссинджера узнавал, тем больше восхищался его политической эрудицией и прозорливостью. Деловые отношения с годами переросли в дружеские. Встречи приносили удовлетворение и даже какую-то радость. Возможно, прежде всего, просто потому, что мы еще, несмотря на преклонный возраст (обоим за 80), продолжали работать…
В один из моих первых приездов в Америку мой друг со студенческих лет Виктор Исраэлян, работавший в Нью-Йорке в нашей миссии в ООН, предложил познакомить меня с американским послом в этой организации Джорджем Бушем. Его штаб-квартира была в одном из фешенебельных отелей города – Уолдорф-Астории (там же он с семьей жил). Часа полтора прошли в оживленной беседе. Я рассказывал об институте (он тогда вызывал у американцев живой интерес), а он – о делах в ООН, а также о только начавшем раскручиваться «уотергейтском» скандале. Я познакомился также с семьей, включая Джорджа Буша (младшего), в котором тогда, правда, трудно было угадать будущего президента страны.
Во второй раз я встретился с Бушем уже в Вашингтоне, где он руководил Национальным комитетом республиканской партии, занятым в то время подготовкой к выборам 1970 года в Конгресс США. Мы с ним довольно долго разговаривали, в основном о внутренних делах в США («уотергейтский» скандал набирал полные обороты), а также о Вьетнаме, где так и не вырисовывалось окончание войны. Потом он пригласил меня позавтракать в столовой Конгресса, находившегося в одном квартале. На его ступеньках нас сфотографировали, и в тот же день в наше посольство пришел пакет с этой фотографией.
