М. А. поговорил с Яковом Л.
11 мая.М. А. днем в Большой, я в Литфонд — о летних путевках.
А вечером — к Вильямсам. Петя говорит — не могу работать, хочу знать, как дальше в романе. М. А. почитал несколько глав. Отзывы — вещь громадной силы, интересна своей философией, помимо того, что увлекательна сюжетно и блестяща с литературной точки зрения. За ужином узнали, что день рождения Ануси. Сидели до половины четвертого, пошли пешком домой, а легли — с разговорами — в шесть часов утра.
12 мая.Днем пошла отправить Анусе корзину цветов, а потом в МХАТ. Там неожиданно выясняли отношения с Оленькой, я ей сказала, что она ради Немировича готова продать кого угодно. Оленька плакала, мне было ужасно больно, но лучше сказать то, что на душе, чем таить.
Вечером — одни. М. А. сидит над письмом к Сталину.
13 мая.Утром телефонный звонок — Добраницкий. Я сказала, что М. А. нет дома.
— Тогда разрешите с Вами поговорить?.. У меня есть поручение от одного очень ответственного товарища переговорить с М. А. по поводу его работы, его настроения… Мы очень виноваты перед ним… Теперь точно выяснилось, что вся эта сволочь в лице Киршона, Афиногенова и других специально дискредитировала М. А., чтобы его уничтожить, иначе не могли бы существовать как драматурги они… Булгаков очень ценен для Республики, он — лучший драматург…
Вообще весь разговор в этом духе.
— Можно ли сегодня приехать днем повидаться с Михаилом Афанасьевичем?
Я сказала, что сегодня не удастся, попросила позвонить в три часа, чтобы условиться на завтра.
Ровно в три звонок, условились на завтра — приедет в 10 часов вечера.
После обеда ходила с Анусей смотреть «Под крышами Парижа».
Вечером — одни. М. А. сидит и правит роман — с самого начала («О Христе и дьяволе»).
14 мая.Вечером — Добраницкий. М. А-чу нездоровилось, разговаривал, лежа в постели. Тема Добраницкого — мы очень виноваты перед вами, но это произошло оттого, что на культурном фронте у нас работали вот такие как Киршон, Афиногенов, Литовский… Но теперь мы их выкорчевываем. Надо исправить дело, вернувши вас на драматургический фронт. Ведь у нас с вами (то есть у партии и у драматурга Булгакова) оказались общие враги и, кроме того, есть и общая тема — «Родина» — и далее все так же.
М. А. говорит, что он умен, сметлив, а разговор его, по мнению М. А., — более толковая, чем раньше, попытка добиться того, чтобы он написал если не агитационную, то хоть оборонную пьесу.
Лицо, которое стоит за ним, он не назвал, а М. А. и не добивался узнать.
Добраницкий сказал, что идет речь и о возвращении к работе Николая Эрдмана.
15 мая.Утром — телефонный звонок Добраницкого. Предлагает М. А., если ему нужны какие-нибудь книги для работы, — их достать.
Днем был Дмитриев.
— Пишите агитационную пьесу!
М. А. говорит:
— Скажите, кто вас подослал?
Дмитриев захохотал.
Потом стал говорить серьезно.
— Довольно! Вы ведь государство в государстве! Сколько это может продолжаться? Надо сдаваться, все сдались. Один Вы остались. Это глупо!
Вечером — Ануся, Петя, Дмитриев. М. А. читал дальше роман. Дмитриев дремал на диване, а мы трое жадно слушали.
16 мая.Сегодня удружил Самосуд. Прислал композитора Соловьева-Седого с началом оперы. Талантлив он бесспорно, но либретто никакого нету. Какие-то обрывки. Из колхозной жизни, пограничной.
План Самосуда — чтобы М. А. написал это либретто, а у Соловьева есть уже либреттист в Ленинграде — Воинов. Соловьев просит — пишите, М. А.!
А М. А. говорит:
— Что писать? Откуда я знаю, что дальше произошло? И куда девать Воинова, с которым вы обвенчаны?
Соловьев расстроен.
— Вы пишите с Воиновым, как вы начали. А когда у вас будет сценарий, я вам помогу, посоветую, не входя в вашу работу в качестве соавтора.
В газетах сообщение о привлечении Киршона, Лернера, Санникова, Городецкого к уголовной ответственности по их деятельности в Управлении авторских прав.
По телефону Добраницкий просит дать ему почитать «Ивана Васильевича».
Вечером перед «Красной стрелой» заходил Дмитриев. Гудел за ужином, что нужно обращаться наверх, но предварительно выправить начало учебника истории.
М. А. в ужасном настроении. Опять стал бояться ходить один по улицам.
17 мая.С кем ни встретишься — все об одном: теперь, в связи со всеми событиями в литературной среде, положение М. А. должно измениться к лучшему.
Вечером М. А. работал над романом о Воланде.
18 мая.Вечером М. А. опять над романом.
Телефон молчит целый день.
19 мая.Проводила М. А. в Большой, зашла к Якову Л. Он сказал, что при встрече с Керженцевым у него был разговор с ним о М. А. и, между прочим, о «Турбиных». О том, что их можно бы теперь разрешить по Союзу.
У Якова Л. создалось впечатление, что Керженцев может это разрешить. Что только нужно М. А. пойти к нему и поговорить с ним о всех своих литературных делах, запрещениях пьес и т. д., спросить — почему «Турбины» могут идти только во МХАТе?
Когда я за обедом рассказала все М. А., он, как я и ожидала, отказался наотрез от всего:
— Никуда не пойду. Ни о чем просить не буду.
И добавил, что никакие разговоры не помогут разрешить то невыносимо тягостное положение, в котором он находится.
20 мая.Звонок из секции драматургов — чтобы М. А. непременно пришел завтра на собрание драматургов. Опять о Киршоне, о Ясенском и прочем.
Сказала, что М. А. нездоров.
Потом — Федя о том, что какой-то Хорош добивается свидания с М. А. по литературному делу. Федичка уже как-то говорил об этом Хороше. И почему-то, беспричинно, и М. А. и мне так этот Хорош не понравился, что наотрез отказала.
И наконец вечером звонил Адриан Пиотровский, приехавший из Ленинграда. Он что-то делает в кино в Ленинграде или заведует чем-то, не знаю. Хотел заказать М. А. сценарий. М. А. отказался. Но из любопытства спросил — «на какую тему?» — Антирелигиозную!
21 мая.Звонил Дмитриев — завтра придет.
22 мая.Обедал Дмитриев.
Хороши они вместе с М. А. Оба острые, ядовитые, остроумные.
Я позвонила Добраницкому, как условлено было, — что нашла «Ивана Васильевича». Просил разрешения придти завтра.
23 мая.Днем, предварительно позвонив, пришел Добраницкий. М. А. сказал, что если уж он решил что-то читать, то лучше «Пушкина» пусть прочтет, хотя вообще и это не стоит делать. Добраницкий попросил тогда и «Пушкина» и «Ивана Васильевича».
