Справочники конца XIX — начала XX века отмечали в нынешней Литве, в тогдашнем Вилькомирском уезде Ковенской губернии, на речке ВИКТОРКЕ местечко ПОБОЙСК. Местные жители толковали имя так: в 1435 году здесь произошла-де битва, в которой Ягеллон Сигизмунд разбил брата Витовтова Свидригайла. Победители наименовали речку горделиво Викторкой (от латинского «викториа» — победа, они были католиками), побежденные назвали поселок горестным именем Побойск.
Я не знаю ни того, насколько правильно историческое сообщение о битве, ни того, как сегодня зовутся река и поселок. Но все же с 1435 года до 1900-го названия продержались, и я очень сомневаюсь, чтобы было на свете много людей, которым о схватке между Витовтами и Ягеллонамн было известно больше, чем говорят эти имена.
Как во всякой другой группе сходных топонимов, и в этой сквозит удивительное единство приема, которым пользовались люди во всех концах мира, чтобы называть места вокруг себя.
Вот мы видели разноязычные «лагеря» и «крепости». Неудивительно: война и ее бедствия всегда затрагивали воображение человека.
Но с очень давних пор не меньше того владела умами людскими и возможность мирного общения между отдельными людьми, между племенами, между народами, она чаще всего выражалась в торговых связях.
Нет, по сути дела, ничего странного, что множество населенных мест на всем пространстве шара земного носят названия «рынок», «торг», «место торговых сделок». Только читая карту, вы, мои русские читатели, не всегда имеете возможность оценить их всесветное множество.
Вы хорошо понимаете, что старинный город ТОРЖОК на берегах реки Тверцы носит имя, обозначавшее «небольшой торг» (а может быть, и просто «торг», поскольку «-ок» может тут быть не уменьшительным, а топонимическим суффиксом). Вы при изрядной доле сообразительности, может быть, и сможете заподозрить, что имя финского города ТУРКУ тоже является видоизмененным славянско-скандинавским словом «торг». Но никогда вам не придет в голову, что то же самое значение имеет название ОТТАВА — индейское слово, значащее «место торговых сделок». Что, скажем, имя уже упомянутого мною французского города РУАН есть переделанное кельтское РОДОМАГОС, а «магос» по-кельтски означало тоже «торг», «рынок».
Да что говорить о названиях иноязычных: они непонятны потому, что они нерусские. Возьмите такое имя места, как ГОСТИНОПОЛЬЕ, так называется небольшое селение на реке Волхов, километрах в сорока выше ее устья. Сомневаюсь, чтобы вам самостоятельно пришло в голову связать его имя с «Садком, богатым гостем», то есть «купцом», и вообще с терминами «гость», «гостиный двор», в свою очередь связанными в языке наших предков с понятием торговли, и признать в Гостинополье один из бесчисленных всесветных торгов, базаров древности.
Что такое сейчас Гостинополье? Ничем не примечательная деревушка на берегу суровой древней реки, у которой останавливается далеко не каждое суденышко, бегущее вниз, к Новой Ладоге, или вверх, к Новгороду. А место известно со времен Ганзейского союза городов, со времен великого водного пути «из варяг в греки». Тут было пристанище всех, кто со страхом и с надеждой великой прибыли вез шкуры, меха, смолу, мед из Скандинавии в Цареград и Киев, всех, кто возвращался оттуда с восточными курениями, золотым узорочьем, бесценными шелковыми тканями… Гостинополье — место, где встречались и вступали друг с другом в первые сделки гости варяжские с гостями индийскими, гости венецианские с гостями новгородскими и псковскими… Здесь звучала разноязычная речь, звенело золото всех стран, делались дела большие и темные…
И теперь от всего варварского великолепия нам осталась одна прибрежная «табличка»: имя «Гостинополье» — 12 букв, которые стоило бы, пожалуй, выложить на берегу чистым золотом…
Сами скажите, что можно будет подумать, если через год или два какому-нибудь прекраснодушному, но ничего не смыслящему в истории Родины человеку придет на мысль заменить напитанное временем, беременное прошлым имя каким-нибудь практически удобным новообразованием? «Отрадное». Или «Перевалочная». Или «Рыбосовхоз»… Мало ли какие названия могут подойти к сегодняшнему Гостинополью?
В разных случаях имена-памятки имеют не одинаковый характер вот в каком отношении.
Нередко случается, то древнее сооружение, которому они обязаны своим существованием, вопреки всем превратностям истории сохранилось.
Скажем, населенный пункт ABA в Бирме, означающий, как говорят, «Рыбный пруд». Так здесь из семи прославленных историей страны рыбных озер-садков и посейчас пять сохранились.
Вот на острове Рюген в Балтийском море и в Эльзасе имеются два селения, носящие сходные имена: АЛЬТЕНКИРХЕН и АЛЬТКИРХ. Оба значат одно: «Старая церковь». Я не знаю, как там обстоит дело сейчас, но еще на рубеже веков в справочниках можно было прочитать по поводу обоих: «древняя церковь сохранилась».
Конечно, умилительно наблюдать такое чудесное стечение обстоятельств. Но, пожалуй, еще драгоценнее те случаи, когда имя — мы это уже видели — переживает вещь. Когда таинственная сила языка, слова, как янтарь насекомое, облекает то, что казалось некогда таким вечным и нетленным по сравнению с человеческой речью, и сохраняет гранит, кирпич, гордые колонны и непреодолимые стены внутри себя, столетиями, после того как в реальном мире от них уже не осталось и порошинки… И неудивительно, что иногда, рассматривая поразительный отпечаток жизни в слове, мы не можем все же точно установить: что, собственно, он изображает?
Вот в очень древнем по топонимике Лужском районе Ленинградской области на берегу большого озера Врево стоит деревенька ЗАТУЛЕНЬЕ. Имя ее не вызывает нашего недоумения; как сказано в словаре Даля:
«Затулять, затулить что — заслонять, заставлять, закрывать… Затуленье — действие по глаголу…»
Но вот почему открытая всем ветрам деревенька получила такое имя, кто и от кого, чем, как и когда в ней «затулился» — как мы узнаем теперь?
Есть город БЕРДИЧЕВ. Топонимисты спорят: то ли от славянского «берда» — гора, крутизна, а иногда наоборот — пропасть, обрыв, то ли от племенного тюркского имени «берендичи» (находились в старых грамотах написания его имени БЕРЕНДИЧЕВ), а может быть, от личного имени Бердич?
Трудно склониться к одному из мнений, и имя-памятка дразнит нас своей неполной ясностью… Но сколько в мире могильных плит, сколько загадочных папирусов, таинственных дощечек, «ронга-ронга» тоже ожидают еще своего объяснения и прочтения…
Мне лично хотелось бы, чтобы Бердичев был из «берендичи». Тогда бы он связался со сказочными «берендеями», правда, очень мало похожими на своих далеких южных и азиатских тезок.
