Достоевский хоть писал свои пасквили на Грановского и Тургенева… – В романе «Бесы» Достоевский вывел И.С. Тургенева в карикатурном образе литератора Кармазинова, велеречивого позера и пустозвона; знаменитый же историк и общественный деятель Т.Н. Грановский считается прототипом Степана Трофимовича Верховенского.
Зайцев Борис Константинович (1881—1972) – писатель, долгое время – близкий друг и корреспондент И.А. Бунина; как и многие писатели старшего поколения, неприязненно относился к сочинениям Набокова. Именно Зайцеву принадлежит чеканная формула, которую любили цитировать недоброжелатели Набокова (Сирина): «У Сирина Бога бесспорно нет, а пожалуй, и дьявола тоже» (Зайцев Б. Дневник писателя // Возрождение. 1930. 16 марта (№ 1748). С. 3).
Вера на ночь вчера читала этого Вальса… – То есть набоковскую пьесу «Изобретение Вальса», опубликованную в «Русских записках» (1938. № 11). В этом же журнале был напечатан рассказ «Истребление тиранов» (1938. № 8/9), который, скорее всего, имел в виду Б. Зайцев.
Надя – Надежда Константиновна Зайцева (в замужестве Донзель; 1878—1959), сестра писателя.
Сирин читал. – Речь идет о литературном вечере Набокова 2 декабря 1938 г., на котором он выступил с чтением рассказов «Лик» и «Посещение музея».
С. 45 Павловский Михаил Наумович (?—1963) – предприниматель, общественный деятель, член партии эсеров, при Уфимской директорией заведовал снабжением антибольшевистской Народной армии; в ноябре 1918 г., во время военного переворота, был арестован колчаковцами и выслан в Китай; обосновавшись в Шанхае, Павловский занялся бизнесом, причем настолько успешно, что с 1937 г. стал спонсировать «толстый» журнал «Русские записки» и основал одноименное издательство, в котором вышел сборник «малой прозы» Набокова «Соглядатай» (1938).
…в последнем рассказе Сирина – «Лик» (Русские записки. 1939. № 14. С. 3—26).
Гершельман Карл Карлович (1899—1951) – поэт, художник, критик; участник Белого движения, вместе с армией барона Врангеля эвакуировался в Галлиполи; в 1922 г. обосновался в Таллине; в начале 1940 г. перебрался в Польшу; во время войны работал в Познани, в городском землемерном управлении; в январе 1945-го, спасаясь от Красной армии, бежал в Баварию.
Булич Вера Сергеевна (1898—1954) – поэтесса, переводчица, критик; после революции 1917 г. оказалась в Финляндии, где стала работать в Славянском отделении библиотеки Гельсинфоргского университета; с 1947 г. работала библиотекарем в Институте советологии и дружбы Финляндии с Советским Союзом.
С. 46 Карамзина Мария Владимировна (урожд. Максимова; 1900—1942) – поэт, прозаик, с 1937 по 1940 г. – корреспондент И.А. Бунина. См. их переписку: Литературное наследство. Т. 84. Иван Бунин: В 2 кн. Кн. 1. М.: Наука, 1973. С. 661—687.
Берберова Нина Николаевна (1901—1993) – писательница, критик, с 1922 по 1932 г. – гражданская жена В. Ходасевича, вместе с которым покинула Россию в июне 1922 г.; неоднократно встречалась с Набоковым во время его визитов в Париж и позже, в период с 1938 по 1940 г., когда он поселился там вместе с женой и сыном. В своих критических статьях и мемуарной книге «Курсив мой» (1972) выказала себя пылкой поклонницей набоковского творчества. В специальном номере журнала «Трикуотерли», посвященном семидесятилетию Набокова, были опубликованы сразу две ее статьи: «Механика “Бледного огня”» (The Mechanics of Pale Fire // Triquarterly 1970. № 17. Р. 147—159) и «Набоков в тридцатых» (Nabokov in the Thirties // Triquarterly 1970. № 17. Р. 220—233), причем последняя вызвала неудовольствие юбиляра. «Мисс Берберовой, – сердито указывал он в «Юбилейных заметках», – гораздо лучше удается изображение персонажей моих романов, чем описание В. Сирина, одного из моих персонажей в “реальной” жизни» (цит. по: Набоков о Набокове. С. 593).
Пишет он «роман призрака»… – Скорее всего, речь идет о незаконченном романе «Solus Rex», одна из глав которого была опубликована в последнем номере «Современных записок» (1940. № 70).
Добужинский Мстислав Валерианович (1875—1957) – художник, участник творческого объединения «Мир искусства», художественный критик, мемуарист; давал юному Набокову частные уроки рисования, о чем тот упоминает в четвертой главе «Других берегов»: «Знаменитый Добужинский, <…> учил меня находить соотношения между тонкими ветвями голого дерева, извлекая из этих соотношений важный, драгоценный узор, и <…> не только вспоминался мне в зрелые годы с благодарностью, когда приходилось детально рисовать, окунувшись в микроскоп, какую-нибудь еще никем не виданную структуру в органах бабочки, – но внушил мне кое-какие правила равновесия и взаимной гармонии, быть может пригодившиеся мне и в литературном моем сочинительстве» (Набоков В. Собр. соч. Т. 5. С. 199). В 1924 г. Добужинский эмигрировал из России, жил и работал во Франции, Англии, Италии, Литве; в 1939 г. поселился в США; способствовал переезду туда Набокова, с которым в 1940-х гг. поддерживал переписку, дважды пытаясь привлечь к сотрудничеству для постановок опер: сначала по роману Ф.М. Достоевского «Идиот», затем – «Арап Петра Великого» А.С. Пушкина (см.: Переписка Владимира Набокова с М.В. Добужинским / Публ. В. Старка // Звезда. 1996. № 11. С. 92—111).
Толстая Александра Львовна (1884—1979) – дочь Л.Н. Толстого, писательница, публицист, общественный деятель, создатель музея «Ясная Поляна». В 1929 г. эмигрировала из России в Японию, затем перебралась в США, где в 1939 г. организовала и возглавила Толстовский фонд помощи русским беженцам. Содействовала Набокову и его семье при переезде из Франции в Америку (именно она выхлопотала необходимое для получения американской визы письменное поручительство С.А. Кусевицкого, дирижера Бостонского симфонического оркестра), что не избавило ее от абсурдных обвинений в антисемитизме, которые Набоков высказал в письме Марку Алданову (21 января 1942 г.) по прочтении романа Толстой «Предрассветный туман», печатавшегося в «Новом журнале»: «Дорогой Марк Александрович, что это – шутка? <…> Что Вы сделали? Как могла появиться в журнале, редактирующемся Алдановым, в журнале, который чудом выходит, чудесное патетическое появление которого уже само по себе должно было вмещать обещание победы над нищетой, рассеянием, безнадежностью, – эта безграмотная, бездарнейшая, мещанская дрянь? И это не просто похабщина, а еще похабщина погромная. Почему, собственно, этой госпоже понадобилось втиснуть именно в еврейскую семью (вот с такими носами – то есть прямо с кудрявых страниц “Юденкеннера”) этих, ах каких невинных, ах каких трепетных, ах каких русских женщин, в таких скромных платьицах, с великопоместным прошлым, которое-де и не снилось кривоногим толстопузым нью-йоркским жидам, да и толстым крашеным их жидовкам с “узловатыми пальцами, унизанными бриллиантами”, да наглым молодым яврэям, норовящим кокнуть русских княжен – enfin [в конце концов (фр.)] не мне же вам толковать эти прелестные “интонации”, которые валят, как пух из кишиневских окон, из каждой строки этой лубочной мерзости? Дорогой мой, зачем вы это поместили? В чем дело? Ореол Ясной Поляны? Ах, знаете, толстовская кровь? <…> Откровенно Вам говорю, что, знай я заранее об этом соседстве, я бы своей вещи вам не дал – и если “продолжение следует”, то уж пожалуйста на меня больше не рассчитывайте» (цит. по: Октябрь. 1996. № 11. С. 130—131). В ответном письме (23 января 1942 г.) Алданов попытался охладить юдофильский пыл Набокова и защитить доброе имя А.Л. Толстой: «Я чрезвычайно огорчен и даже расстроен Вашим письмом. <…> Александра Львовна, по-видимому, унаследовала от отца общую нелюбовь к людям. Но уж этим Вы (как и я) особенно попрекать ее не можете. Вы пишете по ее поводу о “Юденкеннере”! <…> Но ведь при Вашем подходе Вы должны отвести и множество весьма “прогрессивных” современных писателей тоже со ссылкой на “Юденкеннер”: Золя, например, – за Гудермана; Анатоля Франса и Пруста – за их довольно многочисленных и весьма антипатичных евреев; коммуниста Ром. Роллана – за евреев “Жана Кристофа” <…> и т.д. – без конца. <…> Мне было бы весьма неприятно – и невозможно – выступать в глупой и смешной роли еврея, защищающего антисемитскую литературу от нападок нееврея, но ни я, ни Цетлин (не говоря уже о Керенском и других членах редакционной группы “Н.Ж.”) не можем причислить “Предрассветный туман” к антисемитской литературе» (Там же).
С. 47 Кянджунцева Елизавета – жена нефтепромышленника и общественного деятеля Гайка Григорьевича Кянджунцева (?—1939); их дети, Ирина и Савелий (Саба), были хорошо знакомы с Владимиром Набоковым (Савелий был однокашником Набокова по Тенишевскому училищу); в 1930-х гг. они неоднократно встречались с Набоковым в Париже; С. Кянджунцев, владевший парижским кинотеатром, оказывал нуждавшемуся писателю материальную помощь еще до того, когда в конце 1930-х тот перебрался из гитлеровской Германии во Францию, и даже одалживал ему свой смокинг на время публичных выступлений. Нелицеприятный портрет Кянджунцева Набоков дал в письме (от 4 октября 1937 г.) другому своему однокласснику, Самуилу Розову: «Кянджунцева я часто видел в Париже. Ты прав насчет карт, но вместе с тем в нем смешно-привлекательно то, что он ничуть, даже физически <…> не изменился. Я редко наблюдал такую инфантильность. “Запросов” никаких. Ничего не читает и не знает. У него кинематограф в Париже, я там раза два был с ним: с волнением следя за действием, он переживал фильму, как дитя, делая догадки насчет того, как дальше поступит герой, недоумевая по поводу нерасторопности одного, доверчивости другого – и даже выкрикивая какие-то предостережения» (цит. по: Новый журнал. 1999. № 214. С. 120).
