Как близко к цели! Но именно теперь необходима особая осторожность. Нельзя блуждать в потемках и рисковать.
— Идем обратно, — сказал Шелыганову и развернулся назад, курсом на Кайнергин.
Почему я принял это решение?
Мы не имели представления о рельефе местности, не знали, что встретится нам под облаками — горы или тундра. Какой толщины слой облачности? Лежат ли облака до самой земли или между облаками и землей есть свободное от облачности пространство? Что там — пурга, туман? Не зная всех деталей обстановки, мы не имели права рисковать, ставить под угрозу выполнение задания.
Вернулись в Кайнергин, стали проверять наличие бензина. Оказалось, что его хватит всего лишь на два часа полета. На самолетах с пустыми баками никуда не улетишь. Проклятые облака и горы! Они упорно теснили нас назад. Погода отнимала главное — бензин. Мы рисковали засесть в этой тундре, как пароход на мели.
Что делать? Перед нами были два пути, и оба вели вперед только через отступление. Можно было лететь за бензином обратно в Анадырь, что значило еще дальше откатиться от Ванкарема. И можно идти на Ванкарем, но кружным путем, огибая весь Чукотский полуостров по берегу моря, имея в виду две базы — бухту Провидения и Уэллен. Я объяснил обстановку членам экипажей.
— Как думаешь, Василий Сергеевич? — спросил Молокова.
— Сейчас единственное, что можно сделать, это идти на Провидение!
Так и сделали. Поднялись и взяли курс на бухту Провидения. Через полчаса мы вышли к берегу моря. Оно было все покрыто туманом. Попробовали пробить туман вверх. Набрали высоту и вышли над полосой тумана. Когда он кончится? А если и бухта Провидения закрыта туманом? Тогда нельзя будет там сесть, надо возвращаться. Но у нас бензин на исходе, дорога каждая его капля.
Снова повел группу вниз. Пробили полосу тумана, нашли подходящую площадку. Сели. Машины держали в готовности к вылету.
Прошло минут сорок, в течение которых мы молча смотрели в лицо своему врагу. Туман медленно редел, уходил вверх. Между полосой тумана и морем уже открылся просвет.
Мы снова взлетели, взяв курс на бухту Провидения. Пивенштейн подошел вплотную к моей машине, крылом к крылу, словно хотел что-то шепнуть на ухо. Он показал рукой на бензиновые баки, потом на часы и три раза разжал кулак. Без труда можно было понять печальный смысл этой жестикуляции: горючего осталось на 15 минут.
Надо было немедленно выбирать площадку и садиться. Но наши самолеты — на лыжах, садиться можно только на снег или лед, а снега нет. Южный берег Чукотки закрыт с севера Анадырским хребтом, а с юга его «подогревает» Великий океан. Возле чукотского селения Валькальтен увидел узкую полоску льда. Это извивалась речка. Место для посадки было очень неудобным, но выбирать было не из чего.
Здесь нас ждало новое испытание. Мы подсчитали остатки бензина. У Пивенштейна имелось лишь 15 килограммов.
Ко мне подошел расстроенный борттехник Анисимов и доложил:
— Засели, товарищ командир. Повреждение. Молча подошел к машине, убедился: лопнул амортизационный шатун шасси. Видимо, это произошло при посадке на лед, на извилистой речке, когда пришлось зигзагообразно маневрировать между застругами на пробеге. Требовался ремонт по крайней мере часа на два-три.
— Когда закончите ремонт? — спросил Анисимова.
— Сегодня сделаем, засветло управимся.
— Засветло. Значит, к темноте? Устраняйте повреждение.
Получалось так, что лететь можно только на другой день. Решил не терять времени, благо туман отступил, и лететь двумя машинами. Пивенштейна оставить с пятью литрами бензина и с моей машиной, требующей ремонта. Для летчика это очень неприятно, но другого выхода не было. Решил объясниться с ним.
— Борис, тебе надо остаться для ремонта моего самолета. На твоем полечу я. Жди бензин. Вышлем из бухты Провидения на нартах.
— Понимаю, командир.
— И я понимаю тебя, Борис. Другого выхода не вижу.
— Решено, командир.
Борис, насвистывая, пошел к самолету. Сын одесского грузчика с Арбузной гавани, рано умершего от чахотки и бедности, Боря Пивенштейн впитал в себя колорит южного портового города, юмор и оптимизм одессита и в любой обстановке не унывал, умел управлять собой. Хороший летчик, прекрасный человек.
Пока перекачивали бензин, опять испортилась погода. Пришлось ночевать. Как же медленно тянулась ночь! Как только забрезжил рассвет, прогрели моторы, взлетели.
В полете я на какое-то мгновение задумался: столько дней провели мы в этой холодной пустыне, отрезанные от всего мира, от страны, которая не знала, что с нами. А что думали о нас челюскинцы? Ведь мы их надежда! А что думали родные? Где Демиров, Бастанжиев и их экипажи?
А в те дни о нас в печати появлялись самые разноречивые сообщения. О том, что пропали. О том, что погибли. И еще о многом другом. Вот одно из многочисленных радиосообщений:
«Местонахождение звена Каманина до сих пор неизвестно… Запросы через береговые и судовые радиостанции, находящиеся в северных водах, никаких результатов не дали».
А мы все же летели, упорно пробивались на север, в глубь Арктики, с каждым днем приближаясь к лагерю челюскинцев. Правда, от пятерки осталось только двое. Но мы были в строю.
3 апреля всем чертям назло добрались до Уэллена, где была радиостанция! Как только я сел, сразу побежал, торопясь, почти задыхаясь, в радиорубку и вместо приветствия забросал радиста вопросами.
— Здравствуйте, что нового? Каково положение на льдине, в отряде?
— Нового ничего, товарищ Каманин, — сообщил мне радист. — Ждут вас и вашей помощи.
— Ясно. От Демирова и Бастанжиева есть вести?
— Есть. Живы, сидят в Анадыре.
— Спасибо. Срочно сообщите товарищу Куйбышеву о нашем прибытии. Вот текст.
Быстро снарядили отряд на нартах с бензином для Пивенштейна. Борису послал записку с указаниями по посадке в бухтах. Вот она:
«Пивенштейн!
Бухта Провидения (северная часть) — открытая вода, бухта Пловер и бухта Эмма — замерзшие. Посадку производи в бухте Эмма. Поверхность бухты хорошая и все время поддерживается в состоянии, пригодном для посадки. Садись на «Т», которое тебе выложат. В Провидении очень большая база, возможно, вам удастся сделать шатун в мастерской, если не удастся, то жди прихода «Смоленска».
3 апреля.
Каманин».Вскоре наши машины были заправлены бензином.
В Уэллене впоследствии мне рассказали, что случилось с Демировым и Бастанжиевым.
В тот день, когда мы пробивали облачность над Пальпальским хребтом, Демиров уклонился и, когда оказался над облаками, нас не нашел. Вернуться в Майна-Пыльгин он не смог из-за непогоды: Майна-Пыльгин был закрыт облаками. Демиров вынужден был сесть около корякского селения на речке Опуха и пробыл там шесть дней, до 28 марта.
