Есть какое-то труднообъяснимое притяжение, например, к консерватории. Ее здание выстроено в форме буквы П. И оно как бы обнимает тебя, манит в свои объятия. А в центре этого – Петр Ильич на постаменте: ядро притяжения, символ традиций.
На кого-то, правда, эта сила не очень действует. Гидона Кремера, например, больше тянет в Ригу. А кто-то настолько самодостаточен и архиодарен – как Ростропович, что, и будучи оторванным от Родины и испытывая по ней сильнейшую ностальгию, тем не менее мощно реализуется всюду, где бы ни находился.
Я остаюсь, потому что здесь начиналось все и я не могу разорвать эту связь. Когда Ростропович покинул СССР, у него были весомые причины. Он сделал на родине все возможное, ему не давали расти и развиваться дальше, и, когда политическая ситуация с Солженицыным обострилась и достигла своей кульминации, уехать было естественным решением.
А Гидон Кремер? Он не мог играть музыку Шнитке по политическим причинам, хотя сам очень хотел ее играть. Но для многих других музыкантов отъезды были продиктованы в основном желанием обрести лучшую жизнь.
Меня властно тянет домой. Более того, для меня дом в России – это залог ощущения свободы в любой точке мира.
В течение года у меня бывает от ста пятидесяти до двухсот концертов по всему миру. Загляните в мое компьютерное расписание на несколько лет вперед – вы там и пяти незанятых дней не найдете. Но при этом есть долги, которые необходимо отдавать дома.
Например, обязательно провожу здесь весь декабрь – это традиция, идущая от "Декабрьских вечеров", я об этом уже писал. И это при том, что новогоднее время – самое урожайное на гастрольные предложения. Я отказываюсь от них. Не раз давал для москвичей 31 декабря бесплатные концерты – своеобразные новогодние подарки. Далее: периоды сессии, приемные экзамены, начало семестра – я ведь профессор Московской консерватории, заведующий кафедрой альта. Ну, а в остальное время года заезжаешь на два-три, самое – большое, пять дней… И сутки становятся вдвое, втрое длиннее.
Вы не представляете, какую программу дел в Москве заряжает мне каждый раз мой ближайший помощник Володя Демьяненко. Он уже много лет тщетно пытается сделать из меня точного, обязательного человека, добиваясь невозможного – чтобы я все успел и никуда не опоздал. Увы, в Москве я просто не могу не опаздывать, и это, кажется, стало моей второй натурой. Я даже перестал ссылаться на обстоятельства, на московские пробки или задержки на других встречах. При всех усилиях Володи замедлить ход часовых стрелок не удается. Володя в прошлом пианист, заслуженный артист России, потом один из столоначальников в Министерстве культуры, муж очаровательной скрипачки Нади и брат покойного, всеми любимого "Шурика" – замечательного актера Александра Демьяненко.
В сущности, он и, конечно, еще Роман Балашов, прекрасный альтист, талантливый педагог, эрудит – именно они не дают мне утонуть в суете жизни, позволяют отдавать музыке главные мои силы и время. И хотя бы чуть-чуть оставляют меня семье, детям, дому, любимой Николиной Горе.
Иногда доходит до смешного. Однажды в плане на день читаю: "11 утра. Наталья Башмет". Спрашиваю:
– Что это такое?
Володя объясняет:
– Записал на прием твою жену. Она второй день не может с тобой поговорить, попросила назначить аудиенцию.
И смех и грех.
Женились мы, когда я еще не был знаменитостью – все было просто и искренне по чувству. А дальше карьера стала очень быстро развиваться, и Наташе было непросто адаптироваться к нашей новой жизни. Она стала моим верным спутником по жизни и в этом смысле напоминает мне жен декабристов, последовавших за своими мужьями на край света. Так любить дано не многим, и мне, конечно, страшно повезло. Ее женственность и обаяние органично сочетаются с тонким, блестящим умом.
После консерватории ее сначала распределили чуть ли не в Находку. А потом изменили решение благодаря Татьяне Алексеевне Гайдамович, тогдашнему декану. На меня в консерватории уже положили глаз и на втором году аспирантуры дали Ленинскую стипендию. В общем, учли, что мы уже муж и жена: пусть, дескать, работают поближе друг к другу, и Наташа была распределена в Камерный оркестр Тульской филармонии – раз в неделю мы все-таки виделись. А потом она ушла из оркестра после рождения Ксюши, чтобы остаться в Москве, со мною.
Я в это время уже начал заниматься квартирой, пропиской, и мне очень помог Владимир Карпович Частных. Он был проректором по хозяйственной части в консерватории. Познакомились мы гораздо раньше, еще до того, как поженились с Наташей. Ему "постукивали", и не раз, что я бываю и ночую на женском этаже в такой-то комнате, у Наташи Мельник. Как-то он подошел ко мне в коридоре консерватории и говорит:
– Зайди ко мне на минуточку.
Я зашел.
– Правда, что ты там столуешься?
Я застеснялся, покраснел:
– Правда.
Он спрашивает:
– Ну, скажи, это серьезно у тебя или так просто?
Я говорю:
– Серьезно.
– Ну, смотри!
То есть вместо того, чтобы меня наказывать и скандал устроить (это по тем советским временам-то!), он дал понять – ну, смотри, я, мол, тебе верю. И все. После этого через какое-то время я пришел к нему:
– Хочу жениться, Владимир Карпович. Не могли бы выделить нам комнату студсовета в общежитии для проведения свадьбы?
И хотя до того в истории консерватории такого не случалось, он разрешил. И с этого началась наша чисто мужская дружба.
Он и дальше стал помогать мне в приобретении прописки – звонил, терял свое время, старался изо всех сил. А пока, на время учебы в аспирантуре, нам выделили на время однокомнатную квартиру из лимита консерватории, бесплатную, на Хорошевском шоссе, и я невероятно благодарен ему за это.
Владимир Карпович был потом несправедливо, совершенно несправедливо наказан после побега Виктории Мулловой. Просто нашли стрелочника, как будто он здесь виноват в чем-то. И он ушел из консерватории. Но душа его, по-моему, до сих пор там. Он вечерами гуляет по Большой Никитской, смотрит, как выглядит здание, не осыпалось ли где чего. Грустная история…
Бог ты мой, каких только людей не посылала мне судьба в то время! И мне, и нам с Наташей. Одна такая встреча состоялась в Италии, в маленьком городке Фьезоле под Флоренцией.
Это было еще в застойное советское время, в один из первых моих приездов в Италию. Вечером, после концерта, в городе шел какой-то карнавал, а мы ужинали. Со мной был Миша Мунтян и мой менеджер Джанкарло Карена. А еще на ужине была какая-то женщина из Госконцерта и мужчина. Явно большой начальник. Они на концерте не были, но присоединились к нам позже. Мужчина все время молчал, но после того, как мы изрядно выпили красного вина, вдруг встал и предложил тост за советских артистов, в данном случае, в лице Башмета и Мунтяна, за артистов, ради которых они – работники Министерства культуры – живут и работают. Мы с Мишей одновременно стукнули друг друга коленками под столом, потому что таких речей от чиновника не могли себе даже представить.
