Рабы участвовали в религиозных церемониях, посещали театральные представления. В исключительных случаях к ним обращались за помощью, и они сражались вместе с гражданами, как это было при Марафоне.
Внешне они ничем не отличались от остального населения (кроме беглых, носивших клеймо). Один из противников демократии с раздражением заметит, что «очень велика в Афинах распущенность рабов и метеков; нельзя тут побить раба, и он перед тобой не посторонится. Если бы позволялось свободному бить раба, метека или вольноотпущенника, часто били бы афинянина, приняв его за раба, потому что и по одежде, и по внешнему виду народ тут нисколько не лучше, чем рабы и метеки».
При всем том, однако, несмотря на откровения софистов, не возникало и не могло возникнуть мысли об уничтожении рабства. Афиняне мечтали о богатстве. О том, чтобы избавиться от тягот изнурительного труда. Для этого нужны были союзники, которые платят дань. Нужны были рабы.
Успешные военные походы, карательные экспедиции против восставших союзников резко увеличили приток рабов. Стоили они недорого — 2–2½ мины (мина равнялась 100 драхмам, а драхма — 6 оболам). Квалифицированных ремесленников продавали за 3–4 мины. За особо талантливых, искусных и высокообразованных рабов платили по 10–15 мин. Жизнь в Афинах в ту пору была дешевой. Человек мог прокормиться на 1 обол в день. 1 обол стоил козленок или заяц, 2 драхмы — овца, 5 драхм — теленок или свинья. За 8 драхм покупали красивую обувь, за 12 — плащ (хламиду), 3 мины стоила колесница. Ежедневный же чистый доход от раба составлял 1 обол, так что затраты полностью окупались за 2–2½ года. Еще большую прибыль хозяин получал, сдавая рабов в наем. Естественно, рабовладельцы старались возместить свои расходы как можно быстрее, выжимая из рабов максимум возможного. И никакие меры, облегчавшие участь рабов, не могли изменить того непреложного факта, что рабов подвергали нещадной эксплуатации. А это значит, что в государстве постоянно существовал обширный слой людей, недовольных своим положением.
Протестовали они? Боролись ли против угнетения?
Разрозненные, лишенные возможности объединиться, рабы не могли в тогдашних Афинах поднять восстание. Их протест выражался в иных формах — в бегстве, отлынивании от работы, порче орудий.
Раб — «говорящее орудие». Но, имея дело с животными и инструментами, раб на них вымещает свою ненависть, как бы давая им почувствовать, что он все-таки человек. «Дурно обращаясь с ними, — замечает К. Маркс в «Капитале», — и со сладострастием подвергая их порче, он достигает сознания своего отличия от них. Поэтому экономический принцип такого способа производства — применять только наиболее грубые, наиболее неуклюжие орудия труда, которые как раз вследствие своей грубости и неуклюжести труднее всего подвергаются порче».
Гегемония на море, огромная военная добыча, обильная дань союзников, широкое развитие ремесла и торговли — вот на чем строилось благополучие Афин V века до н. э. В «Капитале» К. Маркс объяснил причины их расцвета: «Как мелкое крестьянское хозяйство, так и независимое ремесленное производство… представляют экономическую основу классического общества в наиболее цветущую пору его существования, после того как первоначальная… общинная собственность уже разложилась, а рабство еще не успело овладеть производством в сколько-нибудь значительной степени».
Режим, основанный на рабстве, нес в себе неизлечимую болезнь. Рост рабовладения тормозил развитие науки и техники. Более дешевый рабский труд неизбежно вытеснял труд свободных. Усиливалось презрение к труду, как к занятию, недостойному гражданина. Все более широкие слои общества проникались паразитической психологией.
Перикл добивался того, чтобы государство не испытывало нужды ни в денежных средствах, ни в рабах. Он выполнял требования демоса, которые ему, сыну своего времени, были понятны и близки. Задумывался ли он, какой ценой куплено это благополучие, за счет чего могло существовать то самое государство, которое гордо именовало себя «Элладой в Элладе»?
Корабли плыли на восток, к берегам Ионии. Впереди — остров Самос, один из немногих союзников Афин, сохранявших автономию. Теперь он вышел из повиновения и разгромил соседний Mилет, не поделив с ним Приены, и отказался от посредничества Афин, пытавшихся выступить в роли третейского судьи. Самосцы не доверяли объективности суда, тем более что Аспасия была родом из Милета и уж, конечно, не дала бы свой народ в обиду.
Пример Самоса оказался заразительным. Вскоре отложился Византий, города Халкидики стали высказывать недовольство и требовать автономии. Восстание ширилось и ставило под угрозу господство Афин в проливах и у берегов Малой Азии.
Перикл решился сам возглавить поход. С 40 кораблями он подошел к Самосу, свергнул аристократическую партию, стоявшую у власти, оставил гарнизон, взял 100 заложников, которых перевез на остров Лемнос, и через несколько дней двинулся в обратный путь, отказавшись от выкупа в 10 тысяч золотых, предложенного персами.
Он поторопился и недооценил соперника. Аристократы, бежавшие на материк, легко сговорились с персидским сатрапом Писсунфом, который дал им отряд из 700 человек, и ночью возвратились на родину. Демократы не удержались у власти, афинский гарнизон попал в плен, а должностных лиц выдали Писсунфу, предварительно освободив заложников с Лемноса.
Один из самых могущественных союзников стал опаснейшим врагом. Самосцы располагали флотом, им помогали персы; они искали поддержку даже у Спарты. Правда, этому воспрепятствовали коринфяне, заявившие, что нельзя вмешиваться в распри внутри Афинского союза, ибо каждый имеет право наказывать своих союзников.
И вновь двинулись афинские триеры. Во главе флота из 60 кораблей стояли 10 стратегов, которыми командовал Перикл. Битва произошла у небольшого острова между Самосом и Милетом, и самосский флот потерпел поражение. Правда, самосцы пробились сквозь строй афинских кораблей и добрались до гавани, но афиняне преследовали их по пятам и заперли все выходы из порта. Получив еще 65 кораблей в подкрепление, Перикл высадился на острове и приступил к осаде города. С трех сторон афиняне возвели стены и окружили его с суши; с моря же его блокировал флот.
Положение самосцев казалось безнадежным. Надеяться на то, что они смогут выдержать осаду, не приходилось. Оставалось рассчитывать на милость богов и счастливую случайность. И боги снизошли к их мольбам. В лагерь Перикла пришло известие, что на выручку к Самосу движется финикийский флот. Словно подтверждая: это сообщение, 5 самосских кораблей, прорвав блокаду, ринулись в открытое море навстречу спасителям. Приказав продолжать осаду, Перикл устремился с 60 кораблями к берегам Карии, чтобы там, подальше от мятежного острова, встретить противника. Он бороздил прибрежные воды и терпеливо ждал. Финикийцы не появлялись.
