Я вернулся из разведки, доложил комбату, тот сообщил в полк. Из полка сказали, пусть придет и доложит лично. Я пополз в штаб полка. А уже начало рассветать. И тут началась такая артиллерийская стрельба и по нашим окопам, и по нашим соседям. Штаб стоял на высоте (Жилая) и деревню обстреливали танки. Два или три дома уже горели. В селе никого не было, пусто. Я добрался до штаба, а он уже горит. Что делать? Смотрю из окна выскочил один человек. Я ему: «Стой! Стой!». Он остановился, подхожу, смотрю лейтенант. Спрашиваю:
– Где штаб?
– Он уехал.
– А ты кто?
– Я техник-лейтенант …
– А ты чего тут делаешь? Чего отстал?
– Так надо было.
Уже после войны на встрече ветеранов 50-й армии я узнал того техник-лейтенанта и он мне сказал, что в штабе оставалось знамя полка и командир поставил ему задачу вынести это знамя. Пока он его снимал, на себя наматывал, закреплял, прошло время и он отстал. И нам никому так ничего и не сказал, что у него знамя полка. Осторожничал. Оно и правильно. После войны он жил в Калуге.
Решаем куда идти. Смотрим идет солдат.
– Ты откуда?
– Я из комендантского взвода, отстал.
Решили идти на северо-запад между огней (между Дедилово и Быковкой), там деревни горят, здесь горят. Нам нужно было выйти за рубеж боя. Выпало сантиметров 5 снега. И мы пошли. Не прошли и 2 километров, смотрим, внизу в овраге стоит человек 50 в строю. Мы к ним и спрашиваем: «Вы кто?», а они: «Стой! Стрелять будем!» Значит свои, русские.
Оказывается – это вновь прибывшие войска из-за Урала (413-я дивизия). И перед взводом стоит младший лейтенант и не знает что делать, куда идти. Растерялся. Я ему говорю: «Знаешь, тут делать уже нечего, пошли с нами на север. Надо уходить». А он говорит: «Нет я никуда не пойду. Мне приказано тут находиться». Я ему: «Видишь кругом горит. Немцы обходят. Только на севере тихо. Нужно туда идти».
– Нет! Не пойду.
– Я, как старший по званию, приказываю.
– Не выполню ваше приказание!
Тут бойцы из стоя начали говорить: «Товарищ лейтенант, а ведь лейтенант говорит правильно. Нам надо туда идти, если хотим выйти». Короче говоря, он вынужден был со своим взводом пойти вместе с нами. И действительно, когда мы прошли зону пожаров и с правой стороны увидели наших, и он увидел командиров своей дивизии. Обрадовались все. Он к своим, мы пошли дальше. Там было такое скопление подвод, в том числе и нашего полка. Я обрадовался. Но выяснилось что солдат практически не осталось. На станции Узловая от полка я нашел командира минометной роты Бова и пять человек своих бойцов. Мы все вместе пошли дальше. Пополнения практически не было. Пришли на железнодорожный разъезд, там сидит старший лейтенант, комендант. Спрашивает: «О, хорошо. С какой дивизии?» Мы ответили.
– Бойцов оставьте. Я их в часть направлю. А вам вот предписание. Явитесь в Серебряные Пруды, в отдел кадров.
…В ожесточенных боях с врагом 956-й полк, да и вся дивизия понесла большие потери, и оставшиеся в живых были переданы в другие части. Я был направлен командиром стрелковой роты в 878-й стрелковый полк 290-й стрелковой дивизии все той же 50-й армии. В полку было всего две стрелковые роты, численностью 230–250 человек каждая.
Тула. Новое назначение
Мы с командиром минометной роты лейтенантом Бова отправили в Серебряные Пруды. Комендант какой-то станции нам выдал направление и мы пошли в Серебряные Пруды – там были кадры 50-й армии и заседала комиссия. Их было человек 8. Мы прибыли туда в шинелишках, в хромовых сапожках, без пилоток. Вид у нас был потрепанный. С августа месяца из боев не выходили. На дворе декабрь месяц. Холодно. В Серебряных Прудах полностью переодели. Все лохмотья с нас сняли и выдали все новое. Мы оделись, пообедали и нас вызвали на комиссию. За столом сидели человек 8 или 9. Меня спрашивали: «Как вы оказались здесь? Где ваша рота?» «Как где рота? 5 человек, я шестой. Погибли все. Разбили нас» Один вскочил в чине подполковника: «А полк где?» «Его не стало. Разбит. Перестал существовать». Он как закричит: «Полк разбит. Да как ты смеешь? Твою паршивую роту можно было разбить, а полк разбить невозможно. Полк разбит!» Кричали, кричали. Потом сказали: «Иди, поужинай. Потом зайдешь сюда». Я в приемной получил талон, поужинал. Меня направили в кабинет, там сидел младший воентехник (младший лейтенант) и сержант сверхсрочник. Переговорили.
Я ушел, только расположился отдыхать меня опять вызывают в штаб. Там мне вручили направление и я поехал в Москву, а оттуда в Тулу. Приехал я в Тулу поздно вечером. Куда идти – не знаю. Зашел в один дом спросить. Там жила семья рабочего оружейного завода. Они меня накормили горячим обедом и сказали куда идти в штаб 50-й армии. Я этой же ночью пришел в штаб, который находился где-то на окраине Тулы. Там мне выписали направление в 290-ю дивизию. Сказали, что сейчас туда идут две машины с боеприпасами и я могу с ними доехать. Утром я прибыл в штаб 290-й дивизии. Шофер остановился, меня высадил, сам поехал дальше а мне показал куда идти. В штаб меня не пропустили. Часовой позвал дежурного. Тот взял мои документы и ушел в дом. Я остался на крыльце дома и через несколько минут он вышел и сказал, что мне надлежит ехать в 878-й полк. Туда едет подвода, она меня подвезет. Я сел в сани уставший, не спавший, уже двое суток не спал. И уже перед вечером мы поехали в расположение полка. Подъезжаем к деревне. Ездовой говорит: «Мне прямо ехать, а тебе в ту деревню, вон там видишь?» Он поехал прямо, а я пошел в ту деревню по снежной целине. Только я подошел к деревне, как на нее налетел Мессершмидт и начал ее обстреливать. Мне один солдат сказал где штаб. Я уже подошел к домику, а там бегают вокруг домика люди в полушубках, в маскхалатах. Я спросил: «Где командир полка?» Он показал рукой и убежал прятаться. Мне сказали что его звание майор. Я подошел, приложил руку к шапке и докладываю: «Товарищ майор», а он мне: «Быстро марш отсюда». Я понял. Они все в белых полушубках, в маскхалатах, а я в темно-серой шинели и демаскирую штаб.
Налет кончился. Не заходя в штаб, на улице майор посмотрел мое предписание и позвал штабиста. Дал ему команду отвезти меня в роту и сказал: «Рота сейчас ведет бой за деревню в 5 км отсюда» – и предупредил быть поосторожней: «Там командир роты – старший лейтенант Семенов. Ты не представляйся, что прибыл на должность командира роты. Пусть бой закончится, а потом представишься. В полку две стрелковые роты, одна 2 рота ведет бой, а другая находится в тылу противника. Ты сменишь командира 2-й роты Семенова». Я приехал, еще было светло и действительно идет бой. Все в маскировочных костюмах. А я опять на самом виду в своей офицерской шинели. Мне со всех сторон кричат: «Ложись! Марш отсюда! Тыловая крыса!» Бой шел успешно. Наши вошли в деревню, ну я сзади бегу. Когда вошли в деревню, ко мне подошел политрук роты, представился и спросил, кто я такой. Это был пожилой человек, лет 35. Заняли деревню, определили, где будет командный пункт роты. Мы зашли в дом разделись. Зашел командир роты, старший лейтенант. Я представился, но не сказал, что назначен командиром роты, а сказал, что представитель штаба дивизии, потому что своих полковых они всех знают, а дивизия далеко и они мало кого знают. Поужинали. Меня разморило. Уставший, замерзший, голодный. А тут расслабился и у меня сильно заболела голова. Военфельдшер с двумя кубиками как у лейтенанта, Шура Капустина. Я спросил у нее: «У вас есть какие-либо таблетки от головной боли?». А она мне: «Нет таблеток. Мы не лечим, мы спасаем раненых». Я проглотил эту реплику в мою сторону. Политрук роты, он с тремя кубиками, как старший лейтенант. Политрук сказал: «Давайте выйдем». Мы оделись и вышли на крыльцо. Он говорит: «Ну что будешь командовать ротой? Ладно, ладно. Да я все понял. Штаб давно у же хотел заменить Семенова. Он из запаса и никакой он не командир. А я хоть и не командир, но мне приходится командовать. Я мастер с уральского завода. Призвали из запаса, дали звание политрука и назначили в эту роту».
Утром на построении роты в деревне, лейтенант со штаба полка, который меня привез, представил меня как нового командира роты, а старший лейтенант Семенов стал моим заместителем. Я командовал этой ротой до ранения, которое я получил за Калугой 23 января 1942 г.
Мне в роту дали два противотанковых ружья, которые я лично применял против фашистских танков под станицей Узловая.
Мое вступление в должность командира 2-й стрелковой роты совпало с началом нашего контрнаступления под Москвой и произошло на поле боя, когда рота вела наступательный бой за одно из сел Тульской области. С этой ротой мне пришлось освобождать села, ходить в рейды по тылам противника, самостоятельно и в составе двух рот (на станцию Тихонова Пустынь) в начале декабря 1941 года.
Воспитание ненависти
В декабре сорок первого года началось наступление наших войск под Москвой. Отступая, немцы угоняли население, а деревни сжигали. Зима в тот год была морозная и очень снежная. Чтобы увезти свою технику, фрицы использовали гражданское население, в том числе женщин, подростков на расчистке дорог. Этих людей они уже не отпускали, а гнали дальше на запад.
