Был затронут и вопрос о России. Коллапс России, подчеркнул Нетаньяху, был бы трагедией для всего мира.
Потом мне не раз приходилось встречаться с Нетаньяху. Могли переставляться акценты, меняться нюансировка, но принципиальная основа его взглядов оставалась неизменной.
В конце ноября прошла волна слухов о приближающемся «конце света». Называлась даже конкретная дата — 28 ноября. Печатались пояснения и разъяснения астрологов, куда двинется Меркурий, куда — Плутон, а куда Марс. И что из этого следует. Женя Абезгауз предложил встретить этот самый «конец» в бане. Что мы с удовольствием и в приятной компании сделали. Таратута старался изо всех сил. Пар был отменный. Бигос, который приготовил невесть откуда взявшийся польский профессор — тоже. «Конца света» мы так и не дождались.
Первый политический отчет — «Момент истины» — Профсоюзы не нужны
Декабрь начался встречей с академиком Велиховым. Евгений Павлович с присущей ему энергией пробивал идею продажи Израилю атомных установок для опреснения воды. Такие установки и вполне на уровне мировых стандартов у нас были. Но после Чернобыля евреи шарахались от всяких атомных устройств, как черт от ладана. И кроме того, как мне думается, тут действовали могучие лоббистские силы, перебить влияние которых мы были не в состоянии. Во всяком случае Рабин, который вроде бы обещал принять Велихова, в конце концов от встречи уклонился.
4 декабря совещались в посольстве относительно составления годового отчета. В этом документе должны быть изложены (в аналитическом ключе) главные итоги года. И с точки зрения работы посольства, и с точки зрения проблем, тенденций, которые характеризуют «страну пребывания». Плюс — рекомендации на будущее. В общем бумага очень важная, ответственная.
В советские времена отчеты писались объемистые, от 100 страниц и более. С жестко заданной структурой. Один экземпляр всех отчетов обязательно направлялся в ЦК КПСС. В середине 60-х Ю. В. Андропов, под началом которого я тогда работал, дал мне задание читать все отчеты и докладывать ему «самое интересное». Примерно месяц я ничем, кроме чтения отчетов, не занимался. Наверное я был единственным человеком в Союзе, который читал все посольские сочинения. Не скажу, что это доставляло большое удовольствие. Но было полезно. «Жемчужных зерен» попадалось не так уж много, но попадались. Андропов слушал внимательно. По своей епархии (социалистические страны) сразу давал конкретные поручения. По другим епархиям иногда просил вникнуть в заинтересовавший его вопрос.
Теперь отчеты не должны были превышать 40–45 страниц. Что делало нашу задачу и более простой (меньше писанины) и более сложной (ибо трудно писать содержательно и кратко). Структуру можно было варьировать. Договорились, кто о чем и сколько должен написать. Но практически все «куски» вышли за рамки нормы. Несколько раз собирались. Спорили. Меня коллеги упрекали за «категоричность» формулировок и «немидовский стиль». Так оно и было. По первому пункту я шел на компромиссы, а насчет стиля сопротивлялся изо всех сил.
Прилетел Андрей Караулов. Рассказывал, что Ельцин пьет по-черному. Руки трясутся. Сваливается со стула. Вокруг не советники, а «стая», как выразился Караулов. Больно было слышать это. Даже если делить «на шешнадцать». Для меня, как и для многих, Ельцин был почти кумиром. Воистину — «не сотвори себе…»
Караулов делал со мной «Момент истины». Снимали на кухне в Савьоне. Да что-то не получалось. Не помню уж, что и почему. Через пару дней сделали второй заход. Но передача так и не пошла. Возможно, я говорил не то, что хотел Караулов.
В середине декабря здесь активно обсуждалось выступление А. В. Козырева в Стокгольме на конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе. Козырев потребовал, в частности, немедленно отменить санкции против Сербии и заявил, что Сербия может рассчитывать на братскую помощь России. Он обвинил НАТО в стремлении подчинить своему влиянию бывшие республики Советского Союза. И прочее в духе «холодной войны». Все буквально остолбенели: Россия поворачивает вправо! Однако Козырев выступил второй раз и сказал примерно так. То, что я говорил, это — не позиция России. Это демонстрация того, каким может стать внешнеполитический курс России, если победят консервативные силы. В окружении Козырева пояснили, что это был своего рода «сигнал тревоги», чтобы предупредить мир о серьезности ситуации, сложившейся в России.
Далеко не стандартный номер, который отколол Козырев, — в Израиле трактовался как свидетельство остроты декабрьского конституционного кризиса. Я бы, пожалуй, добавил, что это — свидетельство растерянности президента. Ибо трудно, почти невозможно представить себе «нормального» Ельцина, который предложил бы министру иностранных дел России сыграть роль шута горохового. По-моему, история дипломатии не знает таких прецедентов.
Я вполне уважительно относился к Козыреву, хотя и считал, что он грешит односторонней ориентацией и, глядя на Запад (что правильно), забывает оглядываться на Восток (что совсем неправильно). Стокгольмский цирк заставил меня задуматься. Не о политике. О человеке, которому вверена политика. До чего я додумался, расскажу позже.
15 декабря состоялось собрание всех сотрудников посольства с повесткой дня: «Об образовании профсоюзной организации». Долго и бурно спорили. В конце концов за организацию профсоюза проголосовало жалкое меньшинство в количестве четырех человек. Остальные не пожелали. Причина — членские взносы придется платить. Просто и понятно. В сентябре 1994 года сделали вторую попытку. Сторонников профсоюза стало семеро. Но большинство — против. Логика та же: зачем отдавать 1 % зарплаты, да еще в валюте, если можно не отдавать? И хотя 85 % от всей суммы взносов оставалось бы в нашем распоряжении, все равно — жалко. В «нашем» это ведь не в моем. Удивительное рядом…
16 декабря сообщил спикеру Кнессета Шеваху Вайсу о скором (в начале января) приезде Председателя Верховного Совета Российской Федерации Р.И.Хасбулатова. Мне показалось, что Вайс был малость ошарашен. Он приглашал Хасбулатова, но, видимо, рассчитывал, что будет предупрежден загодя. Рассчитывало на это и посольство. Однако новая российская дипломатия жила по своим законам.
Началась какая-то кутерьма, сумятица. Аппарат Хасбулатова работал нечетко. Менялся несколько раз состав приезжающих, сроки, — пожелания к программе. Настаивали на том, чтобы Хасбулатова сделали почетным доктором Бар-Иланского университета. Что-то невнятное толковали о программе для сына и дочери. Требовали, чтобы Израильтяне взяли на свой кошт всю свиту. И очень сердились, когда Кнессет согласился платить только за четырех человек. Помню один любопытный звонок: просили «деликатно» отстранять Хасбулатова «от бутылки»…
