из Кельбаджара противник бросил все, что не смог унести. Мы существенно пополнили свои ресурсы обнаруженными в этом котле бронетехникой, боеприпасами, горючим и продовольствием. В Кельбаджаре разместили отряды, находящиеся в подчинении МО Армении, и передали район под контроль республики. Наши силы самообороны были переброшены на восточное направление, где им предстояло завершить освобождение Мардакерта.
Конец апреля и май прошли относительно спокойно. В боях локального значения мы отвоевывали важные высоты на Мартунинском и Гадрутском направлениях, прочно удерживая инициативу на фронтах. В середине июня началась операция по освобождению райцентра Мардакерт и близлежащих сел, и к концу месяца мы полностью восстановили контроль над Мардакертским районом.
* * *
После взятия Кельбаджара посредники начали оказывать на нас сильнейшее давление, требуя вернуть район Азербайджану. Вероятно, им показалось, что наш успех изменил ситуацию, появился предмет торга – Кельбаджар – и можно найти формулу урегулирования конфликта. Руководство Армении серьезно беспокоилось из-за этого давления, опасаясь, что наша неуступчивость может обернуться для страны санкциями и международной изоляцией. Нам было проще: у нас не было выбора. Шла война за выживание, и возвращение Кельбаджара мы воспринимали как самоубийство. Суицидальных наклонностей мы не имели и вдобавок уже ощутили вкус побед. Конечно, нас волновали подобные резолюции, но не настолько, чтобы делать очевидные глупости. Карабах оставался непризнанной республикой, рычагов прямого воздействия на нас не существовало, и, естественно, все давление сфокусировалось на Армении. Логика понятна: поскольку Армения поддерживает Карабах, на нее ложится ответственность за происходящее у нас.
События в Карабахе стали постоянной головной болью для Тер-Петросяна, который опасался, что они могут привести к тяжелым последствиям для страны. Я с пониманием относился к его тревоге, но считал ее преувеличенной. Меня не покидала уверенность, что за резолюциями никаких санкций не последует. Распад СССР произошел настолько быстро, что вряд ли мировые и региональные игроки успели определиться со своими долгосрочными интересами на Южном Кавказе. А значит, они не станут делать никаких резких движений и многое будет зависеть от складывающейся де-факто ситуации. Поэтому мы спешили закрепить военный успех и получить максимум преимуществ к тому времени, когда распад СССР будет всеми геополитически переварен.
Реакция руководства Армении была понятна: оно чувствовало себя ответственным, прежде всего, за свою страну. Да еще накладывалась специфика мышления в постсоветских странах; многим казалось, что после советского Политбюро над ними стоит некое мировое политбюро в Брюсселе или Вашингтоне. У нас же, в непризнанном мировым сообществом Карабахе, в международных делах царила анархия.
На 12 июня Совбез Армении назначил выездное заседание в Горисе, и на него пригласили руководство Карабаха. Цель заседания – добиться от нас принятия решения о возвращении Кельбаджара Азербайджану. Предлагалось вернуть Кельбаджар, прекратить военные действия и ввести сюда миротворческие силы. Все это абсолютно не соответствовало нашему видению ситуации и, как нам тогда казалось, в большей степени исходило из собственных интересов посредников. Я считал, что в той ситуации никакие миротворческие силы не обеспечат безопасность Карабаха. Словом, Кельбаджар сдавать мы не собирались – не для того мы его брали.
Накануне поездки в Горис у меня состоялось несколько телефонных разговоров с Тер-Петросяном, в которых он очень категорично высказывался о сдаче Кельбаджара, называя ее неизбежным шагом. Я понял, что он не изменит свою точку зрения, поэтому встреча в Горисе ожидается непростая: давление на нас будет сильным. Ссориться с Тер-Петросяном я не хотел, ведь с Арменией предстояло решать множество вопросов и хорошие отношения были очень важны. А вот если бы против передачи Кельбаджара выступили члены Президиума ВС, это стало бы идеальным вариантом. Большинство в Президиуме составляли дашнаки, а у их партии и без того с руководством Армении отношения не складывались. И я предложил Тер-Петросяну пригласить в Горис все руководство парламента Карабаха. Они уже работали с зимы 1993 года, хотя заседаний не проводили. «Знаешь, – говорю Левону, – это очень серьезный вопрос. В обсуждении должно участвовать все руководство Верховного Совета, чтобы потом не было никаких спекуляций. Тем более что большинство там составляют дашнаки и, если они проголосуют за возврат Кельбаджара, это не даст разгореться протестным настроениям у “Дашнакцутюн” в самой Армении». Тер-Петросян согласился. Оставалось договориться о поддержке со стороны руководства нашего парламента.
В Горис я отправился с нашим министром иностранных дел Аркадием Гукасяном и Самвелом Бабаяном. По пути обогнали машину, в которой ехали представители Президиума ВС, и прямо на дороге переговорили с ними. Я сказал прямо:
– Ребята, вы ведь против сдачи Кельбаджара. Не хочу портить отношения с президентом Армении, мне с ним каждый день работать. Возьмите на себя инициативу категорического отказа – объясните, что это создаст угрозу безопасности Карабаха. Договорились?
– Да, конечно, мы все объясним! Кельбаджар сдавать никак нельзя, – закивали они.
Приехали в Горис, маленький город, расположенный у Лачинского коридора. Совбез должен был проходить в оставшемся с советских времен гостевом доме – небольшом здании, расположенном в паре километров от города, у небольшого пруда. Армению, кроме президента, представляли Бабкен Араркцян [71] – председатель парламента, Вазген Саргсян, Давид Шахназарян [72] – советник президента, активно ведущий переговоры по Карабаху, и кто-то еще, уже не помню. От Карабаха кроме нас с Аркадием и Самвелом приехали Левон Мелик-Шахназарян [73], Валера Балаян и еще несколько членов Президиума ВС. Ко всеобщему удивлению, неожиданно обнаружилось, что отсутствует председатель Президиума Верховного Совета Георгий Петросян. Остальные парламентарии уверяли, что он скоро будет, выехал одновременно с ними; в дороге они его, правда, потеряли, но считали, что он их обогнал и уже на месте. Но здесь Георгия не было.
Началось заседание Совета безопасности. Тер-Петросян взял слово. Харизматичный, властный от природы, убедительно говорить он всегда умел, а в этот раз выступил особенно красноречиво. Рассказал про всю тяжесть текущей ситуации, перечислил причины, по которым, как он считал, необходимо прислушаться к мнению международного сообщества, припугнул негативными последствиями и в заключение безапелляционно заявил:
– Никакой альтернативы нет и быть не может, Кельбаджар необходимо вернуть по схеме, предложенной посредниками. Мне даже звонил Ельцин. Какие есть мнения по этому вопросу?
Смотрю на наших парламентариев… а они все сидят и молчат!
Понимаю, что Тер-Петросян их не переубедил, но вижу, что никто не решается возразить, а значит, пойти на конфронтацию. Я попытался подтолкнуть ногой сидящего рядом, искал взгляды остальных, но безуспешно – все отводили глаза. Тогда я начал возражать сам, сначала осторожно, а потом, постепенно заводясь, все резче и резче. Я говорил о том, что страх перед всевозможными резолюциями мирового сообщества не должен перевешивать ответственность за население НКР. Напомнил, что совсем недавно, когда перевес был на стороне
