Тут же был вызван наш интендант Иван Тихонович Голуб, которому я поручил организовать пошив для Бори флотской формы. Комсомольский секретарь Михаил Смородин взялся обучать воспитанника сигнальному делу в своем отделении.
Но у сигнальщиков Кулешин пробыл недолго. Осмотревшись, он решил, что у зенитчиков - а их площадка видна с сигнального мостика как на ладони - гораздо интереснее. И когда при стоянке в Севастополе сыграли очередную тревогу, прибежал к зенитчикам и начал подавать им обоймы с патронами. Получалось это у него ловко, а треск автоматов над самой головой Борю нисколько не смущал.
Возвращать его в приказном порядке к сигнальщикам не имело смысла, и мне пришлось санкционировать "самочинный" переход корабельного воспитанника из четвертой боевой части во вторую, артиллерийскую. Командир зенитчиков Гиммельман закрепил его за расчетом старшины 2-й статьи Гутника, комсорга батареи. А главным воспитателем Бори сделался - кажется, к обоюдному их удовольствию - младший политрук Гриша Беркаль.
В начале мая завязались тяжелые бои на Керченском полуострове, где гитлеровцы обеспечили себе большой численный перевес. 19 мая наши войска снова оставили Керчь, освобожденную перед новым годом. Стало ясно: в любой момент можно ждать третьего штурма Севастополя, который уже давно готовил фашистский фельдмаршал Манштейн, получивший за минувшие месяцы и свежие части, и массу боевой техники.
О приближении штурма говорило и особенно упорное стремление противника окончательно перекрыть для нас морские пути к Севастополю. Для этого фашисты располагали теперь большими возможностями, чем когда-либо прежде. По сведениям флотской разведки, в Крыму находилось до полутораста неприятельских самолетов-торпедоносцев и бомбардировщиков с экипажами, специально обученными действиям против кораблей. Торпедные катера базировались уже не только в Ялте, но также в Евпатории и Ак-Мечети. А вражеские подводные лодки все чаще появлялись вблизи наших кавказских портов. Усилились воздушные налеты на Новороссийск и Туапсе, откуда большей частью выходили корабли, прорывавшиеся в Севастополь.
Чем настойчивее добиваются гитлеровцы полной морской блокады осажденного города, тем важнее ее срывать. Еще никогда Севастополь не нуждался в поддержке с Большой земли так, как теперь. И "Ташкент", как и новые быстроходные эсминцы, продолжает, несмотря ни на что, ходить в главную базу кратчайшим курсом, совершая 180-мильный пробег от Новороссийска почти по прямой.
наю, знаю, что "Ташкенту" пора снова становиться на ППР, - сказал при очередной нашей встрече в Новороссийске начальник штаба флота контр-адмирал И.Д. Елисеев, хотя я вовсе не напоминал об этом. - Но придется еще немного потерпеть. Согласовал, с командующим, что задерживаю, - очень нужен корабль здесь.
Памятный феолент
Очередной прорыв в Севастополь - 27 мая.
Вышли из Новороссийска под вечер. Ночь, ясная и лунная, с голубой дымкой над морем, застает "Ташкент" уже у берегов Крыма. В первом часу поднялся впереди обрывистый мыс Феолент.
Давно ли мы с Еремеевым с трудом опознали эту громадную скалу, когда корабль стоял в кромешном тумане прямо под ней! А сейчас так светло, что издали заметны углубления-пещерки с будто вымазанным известью нижним краем гнездовья бакланов.
При такой видимости можно поворачивать на фарватеры, не сбавляя хода. Еремеев прильнул к пеленгатору. Я не спускаю со штурмана глаз. Поворот... Изогнувшаяся кильватерная струя отливает серебром. Но любоваться не время: это место стало самым опасным. И не закончился еще поворот, как раздается выкрик сигнальщика:
- Торпедоносец слева, курсовой тридцать!
Торпедоносец, должно быть, сидел на воде, пользуясь полным штилем, и только что взлетел для атаки.
Трещат наши автоматы, бухает главный калибр. Но самолет так близко, что мог сбросить торпеду и до того, как мы его заметили. Повернув корабль прямо на него, я, кажется, забыл про все на свете фарватеры и мины.
А справа, между нами и берегом, вдруг просвистели и разорвались, вздыбив воду, бомбы. Ого, удар-то, оказывается, комбинированный!..
Командую на руль, пытаясь угадать, где лягут следующие бомбы. И в этот момент слышу отчаянный голос Еремеева:
- Выходим на минное поле!
Да, о фарватерах забывать нельзя, даже если тебя атакуют сразу с двух сторон.
Торпеды - их две - проходят вдоль борта. Смотрю на их след, очень отчетливый, и вытираю вспотевший лоб. "Ташкент" уже на фарватере. А отвернули все-таки удачно, хотя чуть было и не выскочили туда, куда выскакивать нельзя.
Немного успокоившись, восстанавливаю в памяти последовательность быстротечных событий. Случайно ли совпали атака торпедоносца и бомбежка? Или это так и замышлялось? Если последнее верно, то, конечно, главная роль отводилась торпедоносцу. А бомбы - чтобы кораблю, маневр которого в этом месте и без того стеснен, было еще труднее уклониться от удара.
В Севастополе стоим до наступления темноты, и весь день не дают покоя бомбардировщики. Сигнальщики подсчитали, что за часы этой стоянки только в бухту упало сто сорок бомб. Большая часть экипажа неотлучно на боевых постах, я все время на мостике или в рубке. Наши башни ведут огонь по фашистским позициям, до которых - это видно по установке прицела - нет и десяти километров...
После этого похода командование решило изменить устоявшееся "расписание" наших рейсов. "Ташкент" будет выходить из Новороссийска не вечером, а в середине дня, с тем чтобы в 23-24 часа быть уже в Севастополе. Выход оттуда в 2-3 часа ночи. Таким образом, исключаются дневные стоянки в севастопольских бухтах. Зато больше светлых дневных часов придется проводить в море. В связи с этим "Ташкенту" выделяется небольшое авиационное прикрытие с кавказских аэродромов. "Ястребки" могут провожать нас миль на семьдесят от Новороссийска и на таком же расстоянии от него встречать на обратном пути. Это меньше половины всего перехода, но и то хорошо. "Юнкерсы" и "хейнкели" летают над морем без сопровождения "мессершмиттов", и потому даже звено наших истребителей кое-что значит.
"Ташкенту" все-таки дали очередной планово-предупредительный ремонт - без него не обойтись. Постоянное форсирование механизмов при уклонении от ударов с воздуха или артобстрела не проходит бесследно.
Мы возвращались из Севастополя, когда вахта внезапно обнаружила, что кирпичная кладка заднего фронта третьего котла выплавилась и прогорел железный кожух. Котел был выведен, и через два часа в еще пышущую жаром топку влез командир третьего котельного отделения старшина 2-й статьи Николай Кудрявцев. Задыхаясь в горячем воздухе, он заложил задний фронт котла асбестом. Котел ввели в строй, и если бы обстановка потребовала развить самый полный ход, он был бы обеспечен.
