Возвращение М.А. Шолохова из заграничной поездки
Вчера из туристской поездки вернулись на Родину Михаил Александрович Шолохов и его жена Мария Петровна.
К приходу поезда на Ленинградском вокзале собрались родные, друзья, писатели, представители печати.
В беседе с корреспондентами «Правды» и «Литературной газеты» М.А. Шолохов сказал:
– Я побывал в Финляндии, Швеции, Норвегии и Дании. Страны Скандинавии я посетил вторично, спустя 22 года после первой поездки. Встречался с писателями самых разных взглядов и направлений, представителями прессы, разных организаций.
Было немало дружеских бесед. Пришлось отвечать на множество вопросов иностранных друзей, которые проявляют большой интерес к нашей стране, культуре и литературе. Было немало разговоров и с иностранными издателями. Я советовал им выпускать книги не только известных советских писателей, но и молодых талантливых литераторов, издавать книги, рассказывающие о нашей современной жизни.
Крепко запомнились задушевные разговоры с писателями Скандинавских стран по творческим вопросам. Очень доволен своей поездкой.
В Стокгольме встретился и имел продолжительную беседу с известным американским писателем, путешествующим по Скандинавии, Джоном Стейнбеком.
Мне с ходу, с дороги, трудно ответить на многочисленные вопросы. Я суммирую результаты своих впечатлений и поделюсь ими в печати.
В. Крупин
В гостях у М.А. Шолохова
Степь, опаленная немилосердными лучами летнего солнца, обветренная суховеями, замерла в забытьи. Ни одна былинка, даже стоящий поодаль куст перекати-поля, не шелохнется в этот полуденный час. От песчаного берега Дона лениво отходит паром. Обычно тихая и молчаливая, донская волна что-то сердито бормочет, ударяя в борт. На пароме – немногословный разговор.
– Говорят, приехал.
– Да. Пол-Европы исколесил.
– Надо будет проведать.
Речь идет о М.А. Шолохове, недавно вернувшемся домой, в Вешенскую, из поездки по Скандинавии.
За время отсутствия Михаила Александровича в его доме скопились груды почты. На письменном столе, на этажерках, подоконниках – новые издания «Тихого Дона» и «Поднятой целины», вышедшие в Дании, Норвегии и Швеции. В этой почте – и первая книга начинающего писателя из Сибири с трогательной надписью: «На память родному учителю», и просьба иностранного издателя порекомендовать для перевода и выпуска книгу одного из молодых советских писателей («Ваша рекомендация – это все»).
– И когда все это успеть прочитать? – разводит руками Шолохов.
В разговоре писатель вообще скуп, но когда речь заходит о его впечатлениях от недавней поездки, он немного оживляется. Больше всего вспоминает Норвегию:
– Этот приветливый и милый народ, эти скалы, застывшие в своей дикой прелести, этот крик чаек над перевалом, эти водопады, низвергающиеся, неисчерпаемые… Наверное, нет в мире места, где можно так отдохнуть, как там!
Тепло и любовно рассказывает Михаил Александрович о встрече с молодым норвежским писателем:
– Пришел он ко мне за советом. «Хочу написать книгу о коллективизации в норвежской деревне». Удивился я, конечно. Оказывается, ему интересно представить, как бы выглядели колхозы в Норвегии. К тому же этой темы никто не касался, да и вообще, дескать, мало интересных тем для писателя. Ну, одну тему я ему подсказал. Из того, что сам там видел. Были мы в гостях у одного хуторянина. Только что похоронил старуху. Большое горе, но горше всего ему то, что к старости, под закат жизни, остался один. Дочери вышли замуж, откололись от дома. И все, что он сделал за многие годы на 12 гектарах суровой земли, – все это теперь ни к чему. Для кого же он сколачивал все это хозяйство? Зачем жил? Такова тема. Пошутил я, что сам за нее возьмусь, если не нравится. Не знаю, станет ли мой молодой норвежский друг писать об этом, но главное он, кажется, понял: темы брать надо из жизни.
Я поинтересовался, собирается ли Михаил Александрович поделиться своими впечатлениями о поездке в печати.
– Путевые заметки? Не уверен. Скорее всего, использую то, что увидел, для литературного труда.
Охотно Михаил Александрович говорит и спорит о нашей литературе, сетует, что некоторые молодые литераторы или неуверенно держат в руке перо, или что этим пером водят не те помыслы, которые отличают настоящего писателя.
– А что больше всего нужно писателю? – неожиданно задает он вопрос и сам же на него отвечает: – Быть ближе, роднее тем людям, о ком и для кого пишешь.
Эту мысль он повторял не один раз, по разным поводам. По его совету («познакомьтесь с героями «Тихого Дона», посмотрите, поснимайте милые моему сердцу места») два дня я ездил по окрестным хуторам и станицам. И когда потом он стал расспрашивать, как живет знатная певунья Анна Степановна Толстова, все ли еще сторожит колхозный хлеб и когда собирается на волков 80-летний дед Зиновий, и еще о многих, мне стало ясно, в чем заключается неповторимая сила Шолохова: он – родной этим людям с большими, мозолистыми от работы руками, с трудными человеческими судьбами, с высоким и гордым будущим.
– Люди все удивительно одинаковы и в то же время совершенно не похожи друг на друга, – сказал он, когда услышал от меня, видимо, надоевший ему вопрос: а кто же все-таки был прототипом Григория Мелехова? – Не надо искать прототипа, а тем более спрашивать, не служил ли он в восемнадцатом году у белых. Среди казаков есть такие, что побывали и у белых, и у красных, и у зеленых. Поговорите лучше с каким-нибудь белозубым трактористом и не ошибетесь. И вообще, надо быть попроще, – добавил он, покосившись на мое одеяние. – Без модных курточек. Думаешь, поведал бы мне Андрей Соколов свою судьбу, если бы не измазанные в масле руки, не ватные штаны и гимнастерка? Надо быть таким, как все. Вот в чем суть. И не специально «для общения с массами», а всегда.
Я не спрашивал Михаила Александровича, над чем он сейчас работает и какие у него планы на ближайшее будущее. Но из той обстановки встреч, мыслей, воспоминаний, реплик и множества мелочей, его окружающих, у меня сложилась уверенность, что он весь живет образами большой эпопеи о войне. Это было видно по тому, как он обронил: «Скорей бы уже с «Поднятой целиной» разделаться», и по неожиданной оценке своего последнего рассказа: «Это – подступ. Подступ к большому разговору о большой войне».
А разговоров о войне было много. Особенно когда на стерляжью уху подошел Спиридон Никифорович Выпрыжкин, участник трех войн, неутомимый рассказчик, шутник и рыболов.
Спиридон Никифорович рассказывал историю за историей, обстоятельно, образно. Это были истории, пережитые им самим, в них было много юмора и грусти, правды и выдумки. Шолохов, внимательно слушая, неожиданно наклонился ко мне и горячим, нежным шепотом проговорил:
