После преобразований, проведенных Глушковым, финансовые показатели авиакомпании резко пошли вверх. Весь авиапарк был застрахован в западных страховых компаниях, стареющие советские лайнеры заменили на новые “Боинги”, на рейсах появились миловидные стюардессы, говорящие на иностранных языках, и резко улучшилось качество бортпитания. В течение трех лет компания стала прибыльной, а цены на ее акции взлетели с 7 до 150 долларов.
В начале 1998 года 51 процент “Аэрофлота” по-прежнему принадлежал государству. Остальные акции находились в частных руках, в основном у трудового коллектива. Партнер Бориса Роман Абрамович начал потихоньку скупать акции “Аэрофлота” у мелких акционеров. Шла подготовка к приватизации государственного пакета.
Весной 1998 года я и сам оказался втянутым в аэрофлотовскую эпопею. То была моя вторая попытка поучаствовать в российской золотой лихорадке. По просьбе Бориса я нашел ему американского стратегического партнера — холдинг, владевший одной из крупнейших американских авиакомпаний. Хорошенько изучив российский авиарынок, американцы пожелали участвовать в приватизации “Аэрофлота” и обещали вложить громадные средства, а также свой опыт и мощь одного из крупнейших мировых авиаперевозчиков. Их энтузиазм не уменьшился даже, когда в августе в России грянул финансовый кризис — они видели в этом проекте долгосрочную перспективу.
Однако спустя две недели потенциальные инвесторы пришли в полное недоумение, услышав от Бориса, что сделка не состоится. Причина была простой, но непостижимой для американцев — “фактор Примуса”. С приходом в Белый дом нового премьер-министра Борис был убежден, что никакой приватизации “Аэрофлота” не будет; он даже не мог гарантировать, что команда Глушкова будет и дальше работать в компании.
Американцы уехали домой сильно разочарованные, а я в очередной раз попрощался со своим шансом разбогатеть на российской приватизации.
Среди проблем, которые возникли у Березовского с назначением Примакова, неудача приватизации “Аэрофлота” была, пожалуй, самой небольшой. Главное заключалось в том, что ослабли позиции тандема Тани-Вали, его союзников в Кремле. Да и сам Ельцин, похоже, впал в депрессию после того, как был вынужден назначить правительство, навязанное коммунистами. До августовского кризиса Белый дом полностью находился под контролем Кремля, и президент преспокойно назначал и увольнял министров. Но Примаков своим назначением был обязан не столько президенту, сколько Думе, и Ельцин уже не мог позволить себе отправить его в отставку, по крайней мере сейчас — вскоре после того, как его прежняя команда привела страну к финансовой катастрофе. Теперь уже премьер давил на президента, пытаясь расставить своих людей на ключевые позиции. Звезда Березовского заметно потускнела. В Клубе уже не толпились, как прежде, посетители. Бар с чучелом крокодила опустел.
ПОКА БОРИС СТРОИЛ оборону в ожидании атаки со стороны нового премьера, Саша и его друзья пытались устоять под давлением со стороны нового директора ФСБ, которого ничуть не смущало то обстоятельство, что он получил свой пост во многом благодаря им.
После встречи с Путиным Саша и вся его команда оказались “под колпаком”. Их телефоны прослушивались. Их вывели за штат и отобрали удостоверения и табельное оружие. Управление собственной безопасности ФСБ изучало их прошлые дела. Кто-то запустил “утку” в прессу, что Саша и его сотрудники подозреваются в нападениях на квартиры московских бизнесменов и вымогательстве.
Путин действительно расформировал УРПО по прямому распоряжению Ельцина. Тем не менее Хохолькова перевели на хлебную должность в налоговую службу. Камышникова трудоустроили в АТЦ. Все бывшие опера из УРПО, кроме семи бунтовщиков, получили новые должности. В Конторе поговаривали, что дни Саши и его друзей сочтены.
30 сентября военная прокуратура неожиданно прекратила тянувшееся пол-года следствие по жалобе Саши и его группы. Борис получил официальное уведомление, в котором отмечалось, что 27 декабря 1997 года капитан Камышников действительно позволил себе ряд “необдуманных высказываний в Ваш адрес”. Хотя эти заявления и “дискредитируют его как руководителя, тем не менее они не свидетельствуют о намерении организовать совершение убийства”.
По второму эпизоду, писал прокурор, выяснилось, что в разговоре с полковником Гусаком в ноябре 1997 года генерал “Хохольков спросил, сможет ли он [Гусак] убить Вас”. Однако “Гусак не воспринял слова своего начальника как постановку конкретной задачи о совершении убийства. Сам Хохольков категорически отрицает наличие каких-либо намерений убить Вас или высказывания на эту тему”.
Во время последнего визита в прокуратуру, когда им объявляли о прекращении следствия, Саша познакомился с Трепашкиным, которого узнал по фотографии в деле.
— Миша, я твой несостоявшийся убийца, — представился Саша.
— А-а, приятно познакомиться. Значит, я твоя несостоявшаяся жертва.
С этого момента Трепашкин примкнул к Сашиной компании.
В середине октября бунтовщики встретились с Борисом в Клубе, чтобы посоветоваться, как им быть дальше. Саша настаивал на том, чтобы продолжать борьбу. Трепашкин, которого также пригласили на совещание, поддержал Сашу. Шебалин, как обычно, молчал. Понькин, Щеглов и Латышенок склонились к Сашиной точке зрения. Гусак к тому времени уже с ними не общался; понимал, что ситуация складывается не в их пользу.
Борис и сам чувствовал, как сгущается атмосфера. В первых числах ноября коммунисты начали новую шумную кампанию, обвинив “евреев на верхах власти” во всех экономических бедах России, имея в виду в первую очередь Березовского и Чубайса. Тему поднял депутат от коммунистов генерал Альберт Макашов. Выступая на митинге, он заявил, что “жиды”, окружившие Ельцина, виноваты в хаосе, царящем в стране. Они “пьют кровь русских людей, они разрушают промышленность и сельское хозяйство”, - кричал он под аплодисменты толпы. Его поддержал один из думских коммунистов Виктор Илюхин, заявивший, что в окружении президента “слишком много лиц еврейской национальности”. Весь сентябрь еврейский вопрос был главной темой политических дискуссий, включая яростную перебранку между патриотами и либералами в Думе и заявление Ельцина, осуждающее антисемитизм. Коммунисты еще выше подняли градус антиельцинской кампании, обвинив его в “геноциде русского народа” и потребовав импичмента по длинному списку обвинений, начиная от развала СССР и разрушения армии и кончая пропагандой противозачаточных средств и либерализацией абортов.
