— Это верно, — подтверждал усатый квартальный, забредший сюда после очередной проверки на дому поднадзорной Пелагии Згличинской, с почтением глядя на заезжего богатого купца-богомольца.
А тот продолжал яриться:
— Саровская пустынь, кто понимает, вознеслась главой повыше и Троицко-Сергиевской лавры, и Александро-Невской и даже Печерской! Мне только Саровская и подходит.
— По грехам, значит, вашим? — почтительно осведомлялся слуга.
— Дурак ты! — обрывал его квартальный. — Не по грехам, а по капиталам ихним.
— Верно, — благосклонно отзывался Озеров. — Люблю умных людей. Прошу со мной по лафитничку.
И, чокнувшись с квартальным, потягивал, морщась, дрянное красное вино, искоса поглядывая на окно в доме напротив.
Однажды утром наконец в окне появился горшок с геранью.
Озеров мигом сорвался с места и быстро зашагал в тот двор, где каждый день ждала его наемная коляска. Лошади по его приказу запрягались с утра. Кучер мордвин по оживленному лицу Озерова понял, что пришел час ехать.
Выйдя из храма, Пеля уголком глаза сразу заметила Озерова. Он был окружен толпой нищих и раздавал им милостыню. Пеля шла, не оглядываясь. Она вышла из храма, не дождавшись конца богослужения. Дорога была безлюдна. Она все шла, не подымая головы, словно погруженная в благочестивые размышления. На повороте она услышала позади себя приближающийся стук копыт. Вскоре коляска поравнялась с ней и проехала дальше. Пыль заскрипела у Пели на зубах. Она опустила на лицо тонкий газовый шарф.
Майское солнце жгло, как летом. Пеля оглянулась. Вдали зачернела толпа. Видно, служба кончилась. Коляска впереди остановилась. Когда Пеля подошла к ней, она увидела, что кучер осматривает колесо, покачивая головой. Озеров протянул руку и помог Пеле подняться в коляску. Кучер вскочил на облучок. Лошади тронули.
— Неужели удастся?.. — прошептала Пеля. — А как из Симбирска?
Лицо ее по-прежнему было прикрыто шарфом. Озеров взял ее руку.
— Все будет в порядке, — сказал он успокоительно. — Мы не в Симбирск. Вас могут хватиться раньше, чем мы туда приедем. А тут рукой подать до Волги, до речной пристани. А из Нижнего поездом через Москву в Питер…
Встреча произошла в Петербурге. Ярослав и Пеля долго не выпускали друг друга из объятий.
— Благодари его, — сказал Ярослав, обернувшись и жестом намереваясь указать на Озерова.
А того и след простыл. Он деликатно удалился, чтобы не мешать свиданию супругов.
Домбровский решил не трогаться из Петербурга, пока не представится счастливый случай уехать за границу. Ни он, ни Пеля теперь почти не выходили на улицу. После исчезновения Пели из Ардатова полиция неистовствовала. Поняли, что Домбровский где-то здесь, в России, что письмо о его отъезде за границу было не более чем уловкой. Домбровского, — а теперь и его жену, — искали всюду. В Москве то и дело тянули на допрос Хшонстовских. Добрались до родителей Ярослава. Все это ничего не давало, Домбровские были неуловимы. В целях конспирации они жили розно и притом не подолгу в одном месте. Связь с внешним миром поначалу осуществлял Озеров. Никто не мог сравниться с ним по ловкости, осведомленности. Но так как и он был на учете у жандармерии, то он счел благоразумным не видаться с Домбровским, чтобы случаем не навести на их след.
Теперь связным стал Иван Александрович Худяков, такой юный на вид, что никто не верил, что ему уже двадцать три года, и все его называли: Ванечка. А между тем он уже был известен в ученых кругах как фольклорист, выпустил в свет несколько книжек и давал в богатых домах уроки недорослям по литературе и истории. Он был связан с московским подпольным кружком Ишутина. Иногда вместо Худякова приходила его жена Леонилла. Она была так горяча в своих политических высказываниях, что Домбровские стали опасаться ее невоздержанности.
Однажды она сказала:
— Вы знаете, Ярослав Викторович, вас ищет один ваш старый друг. Он знает вас еще по корпусу.
Домбровский встревожился:
— Звать-то его как?
— Выпала у меня фамилия из головы. Впрочем, он не под своей фамилией. Он скрывается. Да, вспомнила: Княжицкий.
— Скрывается? Почему?
— А он участник восстания. Я забыла сказать вам: он поляк. Да, вот еще что: он знает вас и по Кавказу.
— Княжицкий? Я такого не знаю.
— Так ведь это не настоящая фамилия. Это nomme de guerre.[9] А настоящая — он мне тоже ее сказал… Дай бог памяти…
— Постарайтесь вспомнить, Леонилла Александровна. Это очень важно.
— А ведь вспомнила: Залеский!
— Ах вот что! Каетан…
— Только вы меня извините, Ярослав Викторович, это ваш старый друг, а я ему сказала, что я вас знать не знаю и ведать не ведаю. Мне просто его лицо не понравилось. Может быть, это женский подход, но…
— Отлично сделали, Леонилла Александровна. А как он, интересно, до вас добрался?
— Случайно, мы с Ванечкой были в гостях у профессора Владимирова — это Ванин знакомый по этнографической линии, у него что-то вроде журфикса было. Публика все университетская. Ну и вот этот был, Залеский ваш, кто-то его привел. Меня, признаться, удивило, человек в конспирации и так открыто посещает дома, да еще болтает про себя всякое…
— Леонилла Александровна, вы поступили совершенно правильно. Так и впредь делайте. Мы с Пелей как бы не существуем. Нас нет…
Все же иногда приходилось выходить из дому — за покупками или в кухмистерскую. Однажды, вернувшись с рынка, Пеля сообщила:
— Что-то произошло: вывешивают траурные флаги. Никто не знает, в чем дело.
Через некоторое время пришел Озеров. Он был возбужден.
— Ну, друзья, — вскричал он, — этого случая пропускать нельзя! Наследники престола умирают не каждый день.
— А мы-то здесь при чем? — удивился Домбровский.
— А при том, что полковник фон Рихтер Иван Оттович с супругой могут по этому случаю выехать за границу.
Пеля в восторге всплеснула руками. Ярослав спокойно сказал:
— Володя, а членораздельно ты в состоянии изъясниться? Да ты разденься, садись.
Озеров рассмеялся, сбросил пальто, опустился на стул.
— Положение, значит, вот какое, — сказал он. — Наследник престола покинул земную юдоль. Проделал он эту операцию в Ницце. Тело его на военном корабле доставлено ныне в пределы безутешной Российской империи, а именно в крепость Кронштадт. Вся дворцовая челядь, вся холопствующая знать, облачившись в траур, устремляется к телу усопшего, чтобы выразить охватившее их горе, разумеется, с таким расчетом, чтобы это было замечено при дворе. Полковник фон Рихтер с супругой не могут остаться в стороне от этого народного горя и нанесут визит покойной надежде династии. Кстати, я надеюсь, супруга полковника фон Рихтера уже обзавелась заграничным паспортом.
