Мы скоро увидим, что эти призывы уже запоздали. В устах министра, который начал с той же демагогии, которую теперь резко осуждал, они были особенно неубедительны. Перемена взглядов была налицо, и этой переменой воспользовались те же демагоги слева. Было так легко объяснить этот переход от зажигательных призывов к советам благоразумия просто тем, что социалисты, ставшие министрами, «продались буржуазии». На этом понятном мотиве и сыграли левые противники умеренного социализма.
6. Умеренный социализм под ударами слева
«Приятие» войны и власти. Г. Станкевич в своих «Воспоминаниях» характеризует период, прошедший после событий 20–21 апреля, как период «приятия войны» и «приятия власти». Несомненно, эти события произвели на добросовестную и искреннюю часть социалистов отрезвляющее впечатление. Юные энтузиасты, к которым принадлежало большинство деятелей «Комитета», зачастую тут впервые поняли, что действительность не поддается перед их волевыми усилиями, что препятствия для осуществления их бесплотных идеалов вовсе не проистекают из недобросовестности и из злой воли «буржуазной» власти, а из реальных условий этой самой действительности; что ни война не будет окончена «к сентябрю», ни европейский социализм не проникнется сразу циммервальдскими идеалами, ни завоевания революции вообще не смогут быть сохранены, если будет сделана попытка насилием превратить «буржуазную революцию» в социалистическую. Первый урок, данный европейским социализмом русской революции в лице приезжих делегаций, заключался в том, что само значение русской революции и ее идей поднимается и падает вместе с военными успехами или военными неудачами (см. подробнее в главе о мире). Более зрелая часть социалистов вдруг почувствовала себя ответственной за русскую революцию, за ее исход и успех. Они действительно «прияли» власть и «прияли» войну.
Но тут и началась трагедия умеренных течений русского социализма. Став на место свергнутого ими «буржуазного» правительства, они очутились перед необходимостью самим защищать буржуазный характер русской революции. Положение, как и предвидел Церетели, оказалось чрезвычайно двусмысленным и трудным. Привыкшие относиться критически ко всякой власти, безответственные элементы интеллигенции обратили теперь свои удары на коалиционную власть, и толпа после недолгих колебаний пошла за ними. На первых же порах вместо объединенного социалистического фронта, обращенного против правительства, началась внутренняя борьба крайних течений социализма против умеренных. Умеренное течение, вначале господствующее, постепенно изолируется от масс – прежде всего столичного населения. Столичные социалистические органы, как петроградский Совет депутатов, подпадают под растущее влияние большевиков, и рабочие кварталы Петрограда начинают играть роль Сент-Антуанского предместья. Одна за другой поднимается народная волна из этих кварталов и идет на буржуазный центр столицы: сегодня разбитая и отброшенная, она завтра поднимается опять – обычно с новыми, усиленными шансами на победу.
Надо при этом помнить, что умеренный социализм, хотя и отрезвленный, далеко не уверенно стоит на своих новых позициях. Чувствуя, что чем более он на них укрепляется, тем больше теряет массы, он после каждой народно-большевистской демонстрации спешит идти на уступки, полуискренние, полутактические. Как мы уже заметили, он при этом безнадежно теряет собственную линию поведения и становится непонятен для масс.
Картину этого распада, внутренней борьбы и вызванных ею зигзагов тактики господствующей группы мы теперь должны будем проследить в событиях июня и начала июля 1917 г. Центр тяжести в борьбе, которая при первом правительстве велась между правительством и Советом, теперь переходит к борьбе между Советом и петроградскими рабочими организациями. Временное правительство в этой борьбе постепенно оттесняется на второй план. Под давлением слева вожди Совета совершенно перестают считаться с ним. Постановления съезда Советов становятся равносильными или, лучше сказать, становятся выше не только административных органов, но даже и судебной власти. В борьбе с самочинными вооруженными выступлениями исполнительный комитет Совета закрепляет за собой право, заявленное в дни волнений 20–21 апреля: распоряжаться по своему усмотрению вооруженными силами Петроградского гарнизона. В решительные минуты борьбы Временное правительство ставится перед ультимативными требованиями советского съезда и начинает просто контрассигнировать намеченные им меры. При этом грань между министрами-социалистами и министрами-несоциалистами, теоретически продолжающая существовать, на практике начинает все более затушевываться. Это побуждает министров партии народной свободы, вступивших в министерство на определенных условиях, все с большей решительностью возражать против нарушения основного правила коалиции. Когда, наконец, в полной мере осуществляются предсказания Чернова и Раковского, что и министры будут только «исполнять» решения Совета и превратятся в «хвост революции», то создается почва для нового министерского кризиса. Повод, по которому этот кризис, наконец, разрешается в начале июля, является уже в сущности второстепенным обстоятельством сравнительно с основной причиной: фактическим переходом власти от министерства к Совету, причем в то же время Совет оказывается бессильным применить свою власть к единственной грозящей ему серьезной опасности слева.
Выступления министров-социалистов на съезде Советов. Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов открыл свои заседания 3 июня. По своему составу и по общему настроению съезд соответствовал составу и настроению социалистической части коалиционного министерства. На 1090 собравшихся депутатов, которые представляли 305 Советов рабочих и солдатских депутатов, 53 районных и областных советов, армию, фронт и тыловые учреждения (34 делегата), некоторые крестьянские организации и т. д., имелось только 105 большевиков и 32 интернационалиста. Большинство довольно равномерно распределялось между социалистами-революционерами (285) и с.-д. меньшевиками (248). Вне их стояли «внефракционные» социалисты (73), «объединенные» социал-демократы (10) и бундовцы (10). Плехановская группа «Единство» имела только 3 представителей, народные социалисты – тоже только 3, трудовики – 5 и анархисты-коммунисты – одного. Этот состав обеспечивал министрам-социалистам большинство, но он же вызвал со стороны большевиков с самого начала резкую оппозицию съезду, которая, помимо речей в заседаниях, выразилась в тайной подготовке с самого начала заседаний съезда уличных выступлений из рабочих кварталов.
Съезд Советов заседал в течение всего июня, и его заседания очень живо и полно отразили борьбу между умеренным и крайним течениями русского социализма. К большой досаде съехавшихся из провинции депутатов, которые желали «делать дело», с улицы постоянно врывались струи раскаленной стихии, и съезд был вынужден разбираться в том, что некоторые депутаты называли «домашними спорами меньшевиков с большевиками». На более внимательный взгляд, тут происходил отлив сочувствия столичных рабочих и солдатских масс от течений, готовых поддержать коалиционное правительство, к течениям, стремившимся «углубить» национальную революцию и превратить ее в социалистическую.
Первая неделя съезда, впрочем, прошла сравнительно спокойно. Она была посвящена выступлениям министров-социалистов с отчетами перед «революционной демократией». Временами раздавались одиночные требования, чтобы все министры признали себя ответственными перед съездом. Но принцип коалиции, на котором было основано министерство, помнился еще очень отчетливо, и как министры, так и поддерживавшее их большинство выдерживало линию, разграничивавшую ответственность министров-социалистов от ответственности министров-несоциалистов. Церетели в начале заседаний (4 июня) обращался к съезду как к «полномочному парламенту революционной демократии», которому должно подчиняться Временное правительство… Но, видимо, на эту фразеологию господствующее течение не смотрело серьезно, и принятая 8 июня резолюция решительно признала ответственными перед представительным органом «революционной демократии» одних только «министров-социалистов», отвергнув поправку с.-р. интернационалиста Мазурина распространить эту ответственность на все коалиционное министерство. Резолюция признавала, что «переход всей власти к Советам в переживаемый период русской революции значительно ослабил бы ее силу, преждевременно оттолкнув от нее элементы, способные еще ей служить».
В этой формуле сказалась основная мысль Церетели, которую он развивал на юбилейном заседании четырех Дум 27 апреля и повторил в своей речи перед съездом Советов 8 июня. Это была своеобразная теория постепенного «откола» или «отхода» буржуазных элементов по мере «поступательного хода» революции. Эта теория, согласная с самым строгим марксизмом, в то же время давала Церетели возможность лавировать между крайностями и мирить признание революционной роли Государственной думы и защиту коалиции социалистов с буржуазией с самыми радикальными, хотя и туманными, перспективами, когда после ряда «отколов» налицо останется один рабочий класс со своими классовыми задачами. Можно было представить эту точку зрения так, что между Церетели и Лениным спор оставался только о темпе движения. Можно было развивать ее и так, что «буржуазный фазис» революции оказывался настолько длительным, что давал полную возможность самого полного и продолжительного сотрудничества с «буржуазией».
