Брежнев, несмотря на снижение способности критического восприятия, бурно переживал это событие. Больше всего его возмущал тот факт, что только 10 сентября, незадолго до этих событий, он принимал Тараки, обещал ему помощь и поддержку, заверял, что Советский Союз полностью ему доверяет. «Какой же это подонок — Амин: задушить человека, с которым вместе участвовал в революции. Кто же стоит во главе афганской революции? — говорил он при встрече. — И что скажут в других странах? Разве можно верить слову Брежнева, если все его заверения в поддержке и защите остаются словами?» Приблизительно в таком же духе, как говорил мне Андропов, Брежнев высказывался в его присутствии и в присутствии Устинова. Вряд ли эти замечания Брежнева сыграли роль катализатора вторжения в Афганистан, но то, что события, последовавшие за убийством Тараки, и потеря доверия к Амину со стороны Брежнева и его окружения сыграли роль в вводе войск в Афганистан, нет сомнения. Именно после этих событий началась подготовка к вторжению.
Надо сказать, что вину за афганские события, наряду с теми, кто отдал приказ о введении войск, несут и те, кто представил руководству однобокую информацию. В то время мне нередко приходилось встречаться с Андроповым, и никогда за все 17 лет знакомства я не видел его в таком напряжении. Мне кажется, что непосредственно перед вводом советских войск в Афганистан у него, в отличие от Устинова, появлялись периоды неуверенности и даже растерянности. Но он очень доверял своим источникам информации, которые способствовали созданию определенного представления о ситуации в этой стране и возможных путях ее разрешения. Считалось, что если изолировать Амина и его окружение, поставить вместо них в руководстве новые лица, поддержать это руководство военной силой, то все встанет на свои места. Вот почему такое значение придавалось изоляции отборных частей, которые находились в подчинении брата президента Афганистана. Для этого надо было до вторжения удалить под любым предлогом Абдуллу Амина из Кабула. Правдами и неправдами это удалось сделать. На следующий день после отъезда Абдуллы Амина из Кабула начался ввод советских войск в Афганистан. Без больших потерь с советской стороны вместо Амина во главе партии и государства был поставлен Бабрак Кармаль. Однако, вопреки информации, все произошло наоборот — ввод войск обострил ситуацию.
Вторая ошибка этих лиц заключалась в поддержке именно Бабрака Кармаля. На протяжении многих лет мне пришлось с ним встречаться. Это милый, приятный, интеллигентный человек, начитанный, с которым интересно поговорить, тем более что он прекрасно знает английский язык. Но он рафинированный интеллигент, лишенный организаторского таланта, не способный повести за собой людей, вселить в них веру в пропагандируемую идею. Каждый раз, когда я с ним встречался, он выглядел растерянным, подавленным свалившейся на его плечи ответственностью. У меня было такое впечатление, что, изолированный в своем дворце, он не знает, что делать, как выйти из создавшегося положения. Он начал злоупотреблять алкоголем, появились изменения со стороны печени, и нам пришлось строго его предупредить о необходимости соблюдения режима. Он соглашался, но, по-моему, продолжал вести прежний образ жизни. Я предупредил Андропова, который опекал и поддерживал Кармаля, что если тот не прислушается к нашим рекомендациям, то все может кончиться печально. Знаю, что Андропов неоднократно говорил с Кармалем на эту тему, но эффект был незначительным. Вообще вокруг фигуры Кармаля шла какая-то непонятная, скрытая борьба различных ведомств — КГБ, армии, дипломатов, партийных советников.
Я всегда удивлялся, почему его так поддерживают некоторые из руководителей не самого высокого ранга, пользовавшиеся в то же время большим доверием Андропова и Устинова. Конечно, у меня есть определенные предположения, но в этой книге я хочу излагать только объективный материал, то, что я знал и видел, а не гипотезы. Уверен только в одном — если бы на первом этапе афганских событий во главе партии и государства стоял человек типа Наджибуллы[98], весь ход событий был бы иным и не было бы стольких слез матерей, потерявших своих близких. Вспоминая период перед вторжением советских войск в Афганистан, разворот событий, уверен, что решение о начале афганской войны было достоянием многих лиц, и мифом является утверждение о том, что о нем знала только узкая группа в руководстве страны.
Можно было бы много говорить об информированности различных кругов советского общества о той ситуации, которая складывалась в конце 70-х — начале 80-х годов, говорить о начавшемся разложении общества, когда на махинации, приписки к выполненным работам, коррупцию, мелкое воровство стали смотреть как на неизбежное зло. Была единственная организация, которую боялись и которая сохранила, больше благодаря своему руководству, бескорыстное служение тому государственному строю, который ее породил. Это был КГБ, защищавший идеи социализма, единство многонационального государства и существовавшие порядки. Эта организация не только контролировала жизнь общества, но и регулировала общественное мнение, в том числе и путем подавления идей, не совместимых с идеями социализма или существующего государственного строя. Эта многоликая и могущественная организация, подчинявшаяся через Андропова только Брежневу, предопределяла не только решение многих вопросов, но и в определенной степени жизнь общества.
Защита имени Брежнева, его престижа была одной из важных задач этой организации. И, видимо, она успешно справлялась с этой задачей, если на протяжении многих лет общество не знало об истинном состоянии дел в руководстве страны и терпело, а в какой-то степени и сочувствовало больному лидеру страны.
Такой же защитой и созданием определенного образа мудрого руководителя страны, тесно связанного с народом, занимался и мощный пропагандистский аппарат КПСС. Вспомним тот искусственно созданный бум, захвативший не только простых людей, но и представителей творческой интеллигенции после выхода в свет в 1978 году так называемых воспоминаний Брежнева «Малая Земля», «Возрождение» и «Целина». Я совершенно случайно узнал, что готовится издание таких «воспоминаний». Однажды в разговоре Брежнев сказал, что будет очень занят, так как с товарищами должен поработать над материалами воспоминаний. «Товарищи убедили меня, — продолжал он, — опубликовать воспоминания о пережитом, о работе, войне, партии. Это нужно народу, нужно нашей молодежи, воспитывающейся на примере отцов». «Товарищи убедили» — это я слышал от него не раз, когда он получал либо орден, либо Золотую Звезду Героя, либо звание маршала.
