Через несколько дней Сиволдаев в сопровождении партизанских разведчиков перешел линию фронта. Ему даже выдали документы, подтверждавшие результаты воздушного боя. А раненые штурман и стрелок-радист остались на попечении партизан...
До 13 июля мы летали в составе дивизии, полком и поодиночке в район боев под Вильнюсом. В дальнейшем помогали наземным войскам, которые форсировали Неман. Помимо этого, наш полк не прекращал наносить ощутимые удары по крупным железнодорожным станциям и аэродромам в глубоком тылу противника. Теперь мы летали на территорию Восточной Пруссии. Работа была напряженная, трудная, люди уставали. Но мы держались бодро и за короткую ночь по три-четыре раза поднимались в воздух. [144]
К концу июля войска 3-го Белорусского фронта уже громили врага на подступах к Каунасу. Соседи слева и справа тоже стремительно продвигались вперед, освобождая Западную Украину, польские земли, Прибалтийские советские республики.
На фронте в две тысячи километров Красная Армия накатывалась на врага неотразимым валом, сметая его «долговременную, особо прочную, непреодолимую» оборону, окружая и захватывая в плен десятки и сотни тысяч немецких солдат и офицеров. Гитлеровская военная машина трещала по всем швам и превращалась в прах под ударами советских войск.
В ходе наступательной операции советская авиация совершила 153 тысячи самолето-вылетов. Только в боях с 1 июня по 31 августа 1944 года гитлеровская Германия потеряла на советско-германском фронте 11 074 самолета...
Советские войска вступили в Восточную Пруссию — логово германского милитаризма.
За доблесть, мужество и героизм, проявленные в боях в период освобождения Белоруссии, и за активное участие в освобождении города Лида наш полк был награжден орденом Суворова II степени.
В один из теплых июльских дней погода вдруг резко ухудшилась, заморосил дождь. Полеты были отменены, и мы в свободное время решили навести порядок в общежитии. Только принялись за дела, в комнату ввалился Трифонов с толстой пачкой писем, долго догонявших нас. Добрая половина из них была адресована мне. Такой почты я еще никогда не получал.
— Тридцать пять посланий, — воскликнул Петр. — Из Сталинграда, от твоих земляков.
Да, сталинградцы отвечали на мое письмо, в котором я сообщил, что мы дошли до логова фашистского зверя и что конец его близок. В своих ответах мои земляки благодарила воинов за ратные подвиги, желали нам боевых успехов и заверяли, что не пожалеют сил, чтобы обеспечить фронт всем необходимым.
Перебирая письма, я вдруг увидел знакомый почерк жены. Обратный адрес подтвердил мои предположения, что семья находится на Украине. Жена рассказывала, что она с дочкой и свекром живут в ее родном селе. Из письма я понял, что живется им трудно, хотя об этом не говорилось ни слова. На следующий день отправил семье деньги по аттестату. Жена и отец получили все то, что им причиталось. [145]
Упоминаю об этом для того, чтобы подчеркнуть четкость работы финансовой службы в то сложное, полное неожиданностей военное время...
* * *
В августе в этих краях уже напомнила о себе осень. Однажды в середине ночи мы с Усачевым и Трифоновым готовились ко второму вылету на Инстербург. Надевая парашют и поглядывая на горизонт, я обратил внимание, что луч приводного прожектора преломляется как-то странно, образуя над землей прямой угол.
— Это облачность, командир, — заметил Усачев.
— Это не облачность. Надвигается туман, — уточнил я и снял парашют. — Подождите, пойду доложу командиру полка.
Горшунов выслушал и сухо сказал:
— Вылетайте, капитан. Погода хорошая, мне об этом докладывают экипажи, возвращающиеся с задания.
— Задание я выполню. Но советую никого больше не выпускать в воздух. Через двадцать минут аэродром закроет туман...
По опыту я хорошо знал, сколь коварны ночные туманы, и не мог ошибиться. Но командир не изменил своего решения. Взлетая, я уже где-то в середине полосы потерял направляющие огни и горизонт. Туман густой волной захлестнул самолет. В который раз за войну приходилось на ощупь действовать рулями. Вот в последний раз чиркнули по земле колеса, и стрелка вариометра показала подъем. Все пилотажные приборы — авиагоризонт, высотомер, гирокомпас, указатель скорости «Пионер» работали отлично, и на высоте триста метров мы вышли из облачности.
— Подкузьмил нас туман, — констатировал Усачев. — Держи в сторону фронта. Сесть все равно не сядем, а к утру будет виднее.
За передовой стояла ясная погода. Мы удачно отбомбились по заданной цели. Переведя машину в пологое снижение, я ударил из пулеметов по яркому глазу немецкого прожектора. Мощные струи трассирующих пуль вонзились в блестящую, плотную массу света и мгновенно погасили его. Немного довернув машину, я заодно стал стрелять по автоматической пушке, которая вела по нас непрерывный огонь. Наступила тишина. Набираю высоту. Светает. Внизу под облачностью проглядывается земля.
Дома над аэродромом сплошная низкая облачность. Вижу, что на кругу собралось пять самолетов, а сесть нельзя. [146]
Луч зенитного прожектора подняли вверх. От него на верхней кромке облаков образовалось круглое светлое пятно. Одна из машин пошла вниз, планируя на посадку. Это был Скляров. Подумалось: «Опасно, лучше подождать».
Недалеко от аэродрома появились «окна». Я решил, что в крайнем случае можно сесть в поле на фюзеляж. Делая очередной круг, заметил край бетонной полосы, обратный посадочному курсу. Иду в это «окно». Снижаюсь по приборам. Самолет выходит из тумана на высоте двадцати метров. На земле еще темно. Подбираю штурвал, машина мягко катит по траве.
Через некоторое время, используя «окна» в облаках, сели и остальные экипажи...
* * *
Двое суток всем полком мы ищем моторизованную колонну врага, которая направляется к фронту, но по временам вдруг бесследно исчезает. Это беспокоит командование. Моторизованная дивизия не шутка, навалится всей силой, прорвется на слабом участке обороны и пошла гулять по тылам.
Вылетев в начале ночи, мы прошлись по заданному району, но ничего особенного не обнаружили. Возвратились и другие экипажи. Они тоже не нашли таинственной колонны. Командир полка снова поставил задачу всем экипажам продолжать поиск, а мне предложил пойти поспать часа три, с тем чтобы утром я мог заняться учебными полетами с молодыми летчиками.
С восходом солнца над аэродромом бодро зарокотали моторы учебных и боевых самолетов. Тренировались и готовились к предстоявшим боям молодые кадры. Я руководил полетами, следя за действиями летчиков на земле и в воздухе, но при этом из головы не выходил экипаж Фефелова, участвовавший в разведывательных полетах ночью и не вернувшийся с задания. Все летчики докладывали, что противник не оказывал серьезного сопротивления в полосе наших действий. Что же случилось с Фефеловым?
