– У них очень холодные и бесстрастные глаза, – сказала мама. – Их взгляд напомнил мне гестаповцев в Варшаве во время оккупации, когда они смотрели на нас так, словно мы не были людьми.
– Да, – согласилась Роберта, – но вы должны признать, что они все-таки очень привлекательны.
Юлия Тимошенко в ведомость на денежное содержание включила целых двадцать два своих телохранителя. Все они были из бывшего спецназа и являлись выпускниками элитной военной академии убийц.
– Я страшно сожалею об инциденте с моей охраной, – Тимошенко извинялась в каком-то искреннем смятении, когда мы обменивались рукопожатиями, после чего моя мама с Робертой пошли в приемную газеты «Джорнел». – Я ведь приказала им остаться на улице.
Она была обезоруживающе прекрасной женщиной, выглядевшей особенно хрупкой и деликатной на фоне своих охранников. Тимошенко не была лишена вкуса, и в ней не было ничего от новых русских. На лице был лишь легкий намек на косметику, одета она была в костюм от Шанель консервативного покроя, украшенный скромными жемчужинами, которые, как сказала Роберта, обошлись бы мне в годовую зарплату. У нее были золотисто-каштановые волосы, малиновые губы, а глаза цвета морской волны. По моим сведениям, ей было тридцать шесть или тридцать четыре года, в зависимости от того, какому источнику верить. Мое досье на Тимошенко было удручающе тонким и содержало лишь несколько вырезок со статьями сомнительной достоверности из украинских газет и число – одиннадцать миллиардов долларов, дважды подчеркнутое и украшенное знаками вопроса. Число это представляло валовой доход в сущности неизвестной украинской компании, принадлежащей Тимошенко. Еще только две корпорации в бывшем советском блоке, а именно частично приватизированный Газпром и ЕЭС (если сосчитать все товары по бартеру), могли бы заявить о бо́льших доходах. Даже компания «Кока-Кола» не зарабатывала столько от всех своих международных продаж.
Как ей удалось столько заработать? Я находился в полном недоумении.
Тимошенко хотела было объяснить, но, как сказала она, на то, чтобы я полностью понял, как функционирует ее компания, потребуется некоторое время.
К сожалению, она остановилась в Москве буквально на несколько часов и уже опаздывала на назначенную встречу с главным техническим специалистом Газпрома. Не могли бы мы пообедать позже на этой неделе? Я быстро согласился.
– Хорошо, – улыбнулась она. – Тогда все ясно. Я пришлю за вами самолет.
– Самолет?
– Вы можете утром вылететь в Днепропетровск, а к шести часам вечера реактивный самолет доставит вас обратно в Москву.
Я постарался не выдать своего нетерпения.
– Я могу полететь и обычным рейсом, мне бы не хотелось занимать самолет вашей компании.
– Не беспокойтесь, – засмеялась Тимошенко, – у меня четыре таких самолета.
Зал отдыха для VIP-пассажиров в аэропорту Внуково был расположен в отдельном здании, в стороне от толкотни носильщиков багажа и устоявшегося запаха потных тел, которым был пропитан главный терминал. Зал был удобным и уютным, с коврами на полу, освещен мягким светом так, что было видно, как дым от сигарет кружится под галогеновыми лампами над полированной стойкой бара. Была суббота, и в зале кроме меня были лишь два нетерпеливых русских служащих нефтяной компании. Они пили кофе и коньяк, все время спрашивая, когда же самолет компании «Лукойл» будет заправлен топливом.
Дежурный паспортного контроля подошел к бару и любезно поставил штамп в моем паспорте, где имелась многократная въездная виза в Россию.
– Мы готовы, – сказал он, вежливо указывая на белый минивэн, подъехавший снаружи к залу отдыха.
Мы проехали мимо гигантского самолета «Ан» с открытым, словно пасть кита, грузовым отсеком, и впереди показался мерцающий огнями призрак.
Это был реактивный самолет Тимошенко. Его нижняя часть была окрашена в золотисто-желтый цвет, тем же цветом были выполнены надписи на темно-синем глянцевом фюзеляже. Буквы представляли собой аббревиатуру названия компании «Объединенные энергетические системы Украины» – ЕЭСУ, на одном борту по-английски, на другом – по-украински. На вертикальном стабилизаторе хвостового оперения лучи, исходящие от изображенного на нем солнца, образовывали ореол вокруг горящих огнем букв «ЕЭСУ».
– Приятного полета, – нараспев сказал водитель минивэна, и я понял: настал день беспрецедентного славянского гостеприимства. Я начал получать удовольствие от нового статуса «очень важной персоны». Эта поездка на Украину была куда более приятной, чем первая моя поездка туда в качестве начинающего репортера газеты «Джорнел». Тогда финансовые ограничения, связанные с низким положением, вынудили меня втиснуть все свои пожитки в вагон поезда, идущего из Варшавы в Киев, и вытерпеть адское двадцатичетырехчасовое путешествие. На границе в три часа утра наш поезд, вагон за вагоном, был с шумом и лязгом переставлен на рельсы более широкой советской колеи. Нет необходимости говорить о том, что в ту ночь я мало спал, особенно после прихода украинских таможенников, которые, увидев мои переполненные сумки, приняли меня за «челнока». Чтобы как-то избавиться от них, мне пришлось половину моего запаса бумаги для факса «подарить» таможне, у которой вообще закончилось все.
У трапа меня встретила стюардесса – полная, краснощекая блондинка, очевидно, проинструктированная по части правил поведения.
Где-то глубоко в мозгу мелькнула мысль: интересно бы знать, как далеко она может зайти, следуя полученным инструкциям? Я был наслышан об историях, иногда происходивших на борту корпоративных реактивных самолетов России. Все эти рассказы имели в той или иной степени непристойный оттенок. Стюардесса проводила меня до места, указывая путь своими бедрами, и я опустился в кресло из дорогой кожи. С удовлетворением отметил, что кресло поворачивалось на сто восемьдесят градусов, что предоставляло как великолепный обзор из бортового иллюминатора, так и возможность сидеть у широкого обеденного стола из орехового дерева. Напротив прохода простирался диван, на краю которого в соблазнительной позе устроилась стюардесса, предлагая перед полетом на выбор напитки и коктейли из тщательно подобранного ассортимента в баре самолета.
Когда в прошлый раз днепропетровская «сирена» была направлена мне в помощь, цели ее хозяина были явно недобрыми. Это было в конце 1996 года, я приехал, чтобы взять интервью у мэра. За день до встречи его переводчица позвонила мне в гостиницу. Она представилась Ольгой и сказала, что ей надо меня увидеть.
– Зачем? – спросил я.
