На «спасибо», всегда шутливо замечал: «Ой, спасибо — это очень много, два рубля достаточно, даже в американской валюте». Искренне огорчался, если в глазах собеседника или присутствующих не видел одобрения.
Он никогда не говорил: «Приятного аппетита», а по старинному русскому обычаю приветствовал добрым пожеланием тех, кого заставал за чаепитием: «Чай да сахар», а за обедом: «Хлеб да соль». Это было мило, неожиданно и всегда приятно.
Помогая готовить какое-нибудь кушанье, любил подчеркнуть: «Нет, Анатоль, ты меня послушай, на фу-фу я не делаю. Я делаю так, чтоб было хорошо, вкусно, в конце концов, дипломатично, это мое правило, за это меня знают и ценят». Он умел ловко, как бы непринужденно подчеркнуть, показать, доказать свое превосходство, в поварском, естественно, деле. Слава богу, никто с ним не соперничал.
Часто употреблял выражение: «фу-ты, ну-ты», и по поводу удивления, восторга, досады, раздражения, да и без всякого повода, просто так.
Многим нравились его каламбуры, типа: «Валерьянка бывает разная: на воде — успокаивает, на спирту — утешает», или правило французской женщины: «Невозможно нравиться всем подряд — все подряд не могут обладать безупречным вкусом». Или:
— А вы кто?
— Я женщина вашей мечты!
— Да? Нет, я не о такой мечтал!
— А сбылась такая.
Или: «Шотландские матери не пускают своих сыновей на дискотеку в очень коротких юбках». И так до бесконечности.
Он никого не упускал из виду, все подмечал, мгновенно схватывал и ловко переводил в шутку. Если его жена что-то забывала, он рассказывал анекдот про трех старушек: «Маняша, Дуняша и Татьяна периодически встречались друг у друга. Сегодня встреча у Маняши; зная о своей забывчивости, Маняша приготовила записку: „напоить кофе“. Трижды попили старушки кофе, выпили и на посошок. На улице Дуняша с сожалением заметила: „Совсем Маняша плохая, даже кофе не налила“. На что Татьяна резонно подчеркнула: „А я думала, что мы были у тебя“». Таких анекдотов он знал массу, но при этом держал этикет, не рассказывал анекдоты по конкретной личности, чтобы никого не обидеть.
Михаил Саитович насаждал в посольстве адмиралтейский час, принятый в Санкт-Петербурге. Ему нравилось в двенадцать часов пригласить к себе на чай Филоновых.
Когда его просили рассказать о французских винах, он охотно делился своими знаниями. При этом уточнял: «Все рассказать об их винах невозможно, вам надо знать схему. Вот ее я и расскажу. Франция занимает первое место по производству вин и по потреблению на душу населения. Запоминать их вина не надо, надо знать названия департаментов: Бордо, Шампань, Эльзас, Бургундия — всего 16. Все вина трех категорий: столовые, местные и высшие. Все вина из-за возраста имеют разную цену. Вкусовые качества зависят от конкретной личности и кошелька. В связи с этим в зависимости от вашего кошелька вы и расхваливаете конкретное вино, купленное к вашему столу. Чем старее вино, тем оно лучше, поэтому вы должны владеть декантацией — насыщением вина кислородом или вовремя требовать от официанта провести декантацию перед разливом».
В посольстве все знали, что он гордится должностью личного повара посла.
Любую информацию мастерски переводил в шутливую или веселую, по желанию. Чаще по своему желанию.
В командировке был вместе с женой Ниной. Видимо, Нина не потеряла инстинкта бабушки и охотно помогала Тамаре в воспитании сына. А Михаил Саитович всем помогал овладевать поварскими премудростями, всегда возглавлял походы нашей посольской колонии на базар, оказывал содействие в покупках по выгодным ценам.
Уезжающим в отпуск или совсем из страны он советовал покупать дешевые шелковые отрезы, ковры и сувениры у конкретных продавцов, что оказывалось значительно выгоднее для семейных бюджетов.
А.С. Терещенко установил, что повар был нашим источником — агентом «Сытин». Проживает в Москве на улице Проходчиков. При их встрече он вспомнил пребывание в командировке в Лаосской Народно-Демократической Республике. Рассказал, в каком районе Вьентьяна находилось советское посольство, назвал фамилии всех двадцати семи семей посольских работников и дал многим интересные характеристики.
Тепло отозвался о семье Филоновых. Удивился тому, что они никогда в Союзе не созванивались, хотя в Лаосе жили душа в душу. О Филонове отозвался хорошо: в то время он был очень неопытным человеком, но себе на уме, не злой и не добрый, а более расчетливый; во взаимоотношениях с сотрудниками посольства выглядел тертым калачом, который знает людей и умеет ими пользоваться. Скрытен то ли по должности, то ли по натуре. Сексуально озабочен, особенно когда жены нет рядом, которая уезжала из Вьентьяна по болезни сына и сдавать кандидатский минимум. Семья ревнивцев, чуть что, и оба вспыхивали, но быстро мирились.
При очередном докладе начальнику отделения М.И. Пашкин сообщил:
— Нам удалось установить бывшего резидента ГРУ ГШ при советском посольстве во Вьентьяне — Уварова Николая Ивановича, уволенного в запас в 1974 году. Проживает в настоящее время на даче в Подмосковье круглый год. В Москву не выезжает, находится в здравом уме, продолжает активно читать, интересуется политикой, искусством, наукой, имеет хорошую библиотеку. Во время службы в заграничных командировках к органам КГБ относился с пониманием. При личных контактах давал правдивую информацию по интересующим нас вопросам. На мой вопрос: «Насколько хорошо помнит командировку в Лаос?» — откровенно ответил, что многое забывается за ненадобностью, но раньше обладал хорошей оперативной памятью и, если есть конкретные вопросы, готов максимально точно и правдиво на них ответить.
— Я попросил на меня не обижаться и предупредил его, что в конце разговора ему придется подписать документ о неразглашении содержания нашей беседы. — Он с пониманием отнесся к этому.
— В посольстве было 27 семей, охарактеризуйте наиболее ярких.
— Не обижайтесь, Михаил Иванович, но так вы заночуете у меня на даче не на сутки, а на неделю, и подписку мне придется давать изможденным и иссохшим, а время деньги, и для вас, и для меня, ей-богу, не обижайтесь.
То ли в кадровом разведчике проснулась оперативная составляющая, то ли логика подсказывала, пришлось товарищу Пашкину М.И. менять тактику разговора. Но и Пашкин схитрил, начав не с главных, а с второстепенных лиц. Попросил охарактеризовать повара, его семью, с кем он был близок семьями, в надежде таким образом непринужденно, естественно выйти на Филонова и закончить доктором. И этот маневр был прочитан Уваровым.
Достаточно подробно охарактеризовав повара и его семью, иронически улыбаясь, Николай Иванович мимоходом, как бы про себя, произнес фразу, к которой не был готов М.И.Пашкин: «Ну а теперь переходим к главному». И начал давать характеристику Филонову.
— Переводчик Филонов — это наше будущее, наше завтра, что в него заложишь, то и получишь. Человек начинается с детства. Именно в детстве происходит посев добра. Но лишь через годы будет ясно, оказались ли семена добра всхожими или же сорняки зла погубили их.
Видя, что Пашкин М.И. слушал его очень внимательно, а краска стыда не сходила с его лица, Николай Иванович, извинившись, спросил его:
— Михаил Иванович, самой умной, самой высшей расой на земле является белая раса. Все научные открытия, достижения в науке и технике, философии, литературе, искусстве, архитектуре, во всех областях жизнеобеспечения — все сделано белой расой. А знаете ли, уважаемый Михаил Иванович, какой основной недостаток есть у белой расы? Белая раса обладает совестью, которая при смущении выступает покраснением кожи лица. Люди желтой, красной и черной рас никогда не краснеют, в силу пигментации кожи и отсутствия главного достоинства человека — его совести. Покраснев, вы тем самым сказали мне, что у вас, как и у всей белой расы, есть совесть, что само по себе весьма приятно, а второе — моя фраза смутила вас, вы были не готовы к ней. Простите меня великодушно, мы с вами оперативники, и я машинально сорвался, перепроверил вас и одновременно себя.
