Перейдем к Анне Ахматовой. Если читатель дочитал книгу до этой страницы, то рассказывать мне о ней ни к чему. Любой, кто хоть сколько-нибудь интересовался литературой, об Ахматовой имеет представление.
А что же говорило о ней упомянутое постановление?
«Журнал «Звезда» всячески популяризирует также произведения писательницы Ахматовой, литературная и общественно-политическая физиономия которой давным-давно известна советской общественности. Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии. Ее стихотворения, пропитанные духом пессимизма и упадочничества, выражающие вкусы старой салонной поэзии, застывшей на позициях буржуазно-аристократического эстетства и декадентства, «искусстве для искусства», не желающей идти в ногу со своим народом, наносят вред делу воспитания нашей молодежи и не могут быть терпимы в советской литературе».
М. Зощенко
Вот оно как! То есть получается, что почти тридцать лет этой особенности поэтессы не замечали. А тут на тебе! Раскрылись глаза.
На самом деле причина совсем не в этом. Анне Ахматовой Сталина любить было не за что. При нем арестовали ее сына – будущего знаменитого историка Льва Гумилева. За дело или не за дело – вопрос бессмысленный. Мать – она и есть мать. Так вот, Анна Ахматова была первой, кто с тех пор, когда разгромили последних оппозиционеров, попыталась противостоять системе. Читатель уже, наверное, заметил, что автор с глубоким уважением относится к Сталину. Так оно и есть. Но того, кто попер против находящегося в зените славы вождя, стоит уважать. «Безумству храбрых поем мы песню!»
Как было дело? В чем-то ситуация напоминала противостояние Наполеона и мадам де Сталь. Упомянутая дама, писательница и одна из первых идеологов феминизма, после воцарения Бонапарта завела у себя литературный салон. Там тусовались разные люди, но сходились они в неприятии императора и его порядков. В частности, того, что Наполеон свирепо урезал свободу слова. А если точнее – от нее вообще ничего не осталось. Все великие императоры ведут себя в этом смысле примерно одинаково.
Так вот, Анна Ахматова завела примерно такой же «салон». С поправкой, конечно, на нравы эпохи. Сталин до некоторого времени все это дело терпел, а не отправил всех сразу на Колыму, где как раз осваивали новые месторождения и позарез нужны были рабочие. Но все до поры до времени шло тихо.
А салон был своеобразный... Я уже упоминал о «литературных вдовах». Так вот, по мнению Виктора Топорова, Ахматова являлась «вдовой русской литературы» в целом.
«Я, понятно, имею в виду Анну Ахматову. Нет, не гумилевской вдовой она была в своем – невыговариваемом – статусе великой вдовы, и уж подавно не шилейкинской. И эти, и многие другие имена имеют к ее «вдовству» не большее отношение, чем всякие Орловы – Потемкины (включая и оставшихся безымянными) к императорскому статусу Екатерины Великой. Атрибутика власти, элементы и факторы правления – но не более. А императорское достоинство и «литературное вдовство» легитимируются и сакрализуются по-другому.
Сказать, что Анна Андреевна ощущала и подавала себя вдовой Пушкина – значит выговорить половину правды. И Пушкина тоже. Конечно, и Пушкина. Но и вдовой Блока – вопреки его явному безразличию. Впрочем, вдовами Блока, да и Пушкина, ощущали себя с большими или меньшими основаниями многие (Марина Цветаева в том числе), только у них ничего не вышло. Открытие Ахматовой заключалось в том, чтобы осознать и объявить себя вдовой всей русской литературы сразу!»
Цинично сказано – но ведь верно! Так вот, Анна Ахматова попыталась в 1946 году устроить публичную акцию. Когда она в 1946 году после долгого перерыва появилась на собрании в Московском доме литераторов, зал встал. Считается, что это произошло просто так, от избытка чувств. Но есть и более правдоподобная версия.
«Технику «организации» легко можно себе представить: «коллективная Лидия Корнеевна» кому надо позвонила, кто-то прошелся по рядам, кто-то молча подал пример, одним из первых поднявшись со стула, – а разработано все это было, вероятно, самой Анной Андреевной, исподволь внушившей мысль о желательности вставания конфидентам и конфиденткам. Мастерский ход, который игрок гроссмейстерского класса Сталин сразу же разгадал. И ответил памятным, слишком памятным контрударом» (В. Топоров).
Существует легенда, что Сталин, услышав о произошедшем, спросил: «Кто организовал вставание?» И нанес ответный удар в виде упомянутого постановления. А что? Нарываетесь – получите. Война есть война.
* * *
С этого постановления началась знаменитая борьба с «идолопоклонством перед Западом». Это была в общем-то обычная идеологическая война. Сразу после Победы стало понятно, что вчерашние союзники разошлись по противоположным лагерям.
Между прочим, на той стороне океана творилось примерно то же самое. Я уже упоминал о сенаторе Маккарти и его Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Но дело не ограничивалось этой самой комиссией. Порой случались и вовсе анекдотические события. В 1953 году фильм-сказка советского режиссера А. Птушко «Садко» получил «Золотого льва» на кинофестивале в Венеции. По правилам кинофорума, участвующие в нем страны обязаны запускать в прокат фильм-победитель. В фестивале участвовали и американские кинематографисты, которые собрались добросовестно выполнить условия и повезли картину к себе.
Но не тут-то было! Кто-то из американских сенаторов, отличавшихся особо выдающимися умственными качествами, тормознул фильм по дороге к прокату, потому как узрел в русской народной сказке пропаганду коммунизма. На самом-то деле вся «красная пропаганда» в фильме, как и в других картинах Птушко, сводится к подчеркнуто декларируемой любви к матушке России. В общем, если выражаться терминами ультралибералов начала девяностых – «русский фашизм» (тогда любое одобрительное слово о своей стране оценивалось этими господами именно так).
В общем, штатовские киношники попали в сложное положение. Просто положить фильм на полку было нельзя – за соблюдением условий фестиваля организаторы следили очень жестко. Выпускать тоже было проблематично – маккартистская истерия была в полном разгаре, – поэтому прокат фильма грозил большими неприятностями. В результате фильм основательно порезали и перемонтировали, убрали из него все упоминания о Великом Новгороде и Русской земле. Картина была подана как очередные приключения героя арабских сказок Синдбада-морехода (тогда в Голливуде было снято множество серий про этого персонажа). Представьте, что американский фильм «Судьба солдата в Америке», идущий тогда в нашем прокате, был бы перекорежен так, чтобы этот солдат превратился, допустим, в аргентинца. Вот вам и вся демократия.
