3
В 1948 году Мария Унсуэ де Альвеар умерла в возрасте восьмидесяти восьми лет. Она была старейшим президентом Благотворительного общества аргентинской аристократии. Место ее вечного упокоения издавна было определено в церкви Санта-Роса де Лима, построенной семьей Альвеар и принадлежавшей ей.
Вследствие того, что королева Англии не пожелала пригласить Эвиту Перон погостить в ее дворце, тогда как без колебаний приняла жену бывшего президента Соединенных Штатов Вудро Вильсона, бывшую актрису — и актрису скандального толка, добавляла Эвита в своих жалобах, — а также из-за упорного отказа Благотворительного общества и Марии Унсуэ допустить Эвиту в свой круг, она решила, что эта запоздалая кончина не может считаться достаточным отмщением. Теперь Эвиту мучила неотвязная мысль: помешать семье Альвеар похоронить старую даму в Санта-Росе.
Эва Перон дала знать через своего представителя, что похороны достойной дамы в церкви нежелательны. Но у семьи Альвеар были влиятельные друзья в армии, и дверь захлопнули перед носом у представителя президентши. Альвеары и прочая аристократия не могли представить себе, что жена президента может так злобно и ожесточенно ополчиться против усопшей, которую едва знала. Альвеары дали понять, что деньги, потраченные Марией Альвеар на благотворительность, были не государственными, а ее собственными. На свои же деньги она построила церковь, где должна быть похоронена.
Этот ответ, полученный после новых настоятельных требований и угроз, повторявшихся в течение дня со все нараставшим опасным пылом, этот грубый отказ привел Эву в безумный гнев. Она призвала Эспехо и попросила немедленно собрать все силы конфедерации труда. Эвита хотела устроить демонстрацию, чтобы запугать Альвеаров. Демонстрацию вроде той, что проводилась против Рейеса: тысячи дескамисадос на площади, потрясающих маленькими, абсолютно одинаковыми виселицами в знак возмущения отступничеством Рейеса. Эспехо пообещал сделать все возможное, чтобы помешать похоронам.
Он собрал несколько сот самых убежденных сторонников Перона. Ночью они встали на посту перед благородным жилищем. Им было приказано обойтись без криков, воздействуя лишь своим молчанием и массой и создавая таким образом атмосферу беспокойства и страха. Однако, увидев огромные черные полотнища с грозно сверкающими золотыми сердцами в переплетении гербов усопшей, профсоюзные статисты перепугались. Паника, которую они намеревались посеять, обратилась против них. Разве могли они грозить кулаками неощутимому и всеобъемлющему присутствию покойницы, от которой оскорбления отскакивали, увлекая тех, кто досаждал ей, в небытие, благоухающее миндалем и ладаном, под черными парусами, наполненными ветром?
Толпа разбежалась, не успев даже вкусить отменного угощения, которое пообещал им Эспехо на рассвете. Они припустили прочь по сырым аллеям, а затем исчезли, не дожидаясь вознаграждения.
После такого поражения Эспехо боялся явиться к Эвите. Никогда нельзя было предсказать, каких пределов достигнет ее гнев, однажды вырвавшись на волю. Стремясь оправдать доверие, Эспехо решил придумать какой-нибудь парад, лишь бы задержать похороны. Он явился в похоронную контору и постарался осложнить церемонию невероятными угрозами возникновения уличной революции. Попытался подкупить нескольких служащих. Эспехо хотел задержать церемонию на несколько дней и тем самым доказать Эвите, что он использовал все средства.
Однако ничто не могло поколебать устои аристократической семейной похоронной конторы. Никто из подчиненных не согласился принять деньги от Эспехо. Стоило хозяину учуять неладное, как провинившийся на следующий же день оказывался на улице. Эспехо пришлось бы устраивать подкупленного могильщика на работу в конфедерацию.
Дрожащий, перепуганный Эспехо предстал перед Эвитой.
Первыми словами Эвиты было:
— Ну что, согласились, наконец, эти собаки?
Она едва смотрела на Эспехо, продолжая перебирать многочисленные футляры и коробочки, набитые драгоценностями. Громоздкая трехэтажная прическа, в которую были уложены светлые волосы, грозила раздавить ее.
Сначала Эспехо рассыпался в извинениях, потом перешел к пламенным объяснениям, какой опасностью грозил маневр, которого требовала от него Эвита. Он вовремя дал отбой, уверял Эспехо, потому что люди, похоже, не понимали сути дела. Возник риск потерять контроль над этой послушной массой. Принудить людей к демонстрации, смысла которой никто не понимал, не представлялось возможным.
Лицо Эвиты окаменело. Она собиралась разразиться криком, но неожиданно разговор прервал Перон. Он только что договорился о встрече с американской журналисткой, важной персоной, которая хотела сфотографировать Эвиту для первой страницы «Таймс».
Это спасло Эспехо на несколько часов. Но вечером Эвита призвала его к себе и прямо потребовала, чтобы он помешал погребению Марии Унсуэ в церкви Санта-Роса. В противном случае Эспехо мог надевать траур, скорбя не только по Всеобщей конфедерации, но и по Аргентине.
Агенты Эспехо, находившиеся в карауле перед внушительным особняком Альвеаров, держали его в курсе подготовки к похоронам. Тело уже забальзамировали и готовились вывезти из семейной часовни. И тогда у похолодевшего от ужаса Эспехо возникла идея.
Нужно было использовать хитрость, а не силу. А не вредно ли для здоровья людей хоронить эту женщину в церкви, которая является общественным местом? Гигиена — одна из главных забот новой конфедерации труда. Человек должен прежде всего следить за своим метаболизмом, а не топить себя в скверне политики.
Немедленно целый этаж Всеобщей конфедерации труда, десяток кабинетов, был передан в распоряжение юристов, поспешно созванных и привезенных из дому на рассвете в грузовиках, доставлявших продукты в столовые. Сонные юристы принялись ворошить кодекс законов об общественной гигиене. Наконец, им удалось раскопать старый закон, принятый сто шестьдесят пять лет назад и гласивший, что запрещается хоронить любого аргентинца за пределами кладбища.
Сияющий Хосе Эспехо сообщил Эвите о своем открытии. Она была вне себя от радости. На этот раз она могла выиграть, используя не манипулирование людскими массами, а нечто более тонкое, умственное. Сотрудники секретной полиции прибыли в тот момент, когда гроб устанавливали в длинный черный катафалк. Они довели до сведения потомков Марии Унсуэ де Альвеар официальное извлечение из эдикта, которое положило конец еще сохранявшимся притязаниям похоронить старую даму в церкви Санта-Роса де Лима.
