После снятия Хрущева Серова вообще выгнали из партии и с работы.
А.Н.Шелепин был направлен на работу в КГБ перед новым, 1959 годом. Ему объяснили, что в КГБ нужен свежий человек, который нетерпимо относился бы ко всякого рода злоупотреблениям со стороны этой организации.
Проводя десталинизацию КГБ, Шелепин проделал огромную полезную работу. Чистка органов безопасности началась еще при Серове, но подлинные перемены наступили там при Шелепине в 1958–1961 годах. Строгой проверке были подвергнуты многие темные дела, в том числе и так называемое Ленинградское дело.
Оказалось, что «бериевщиной» были поражены почти все составные части КГБ. Началась кропотливая работа по проверке фактов. Просматривались служебные бумаги, рассказывавшие, кто и когда получал награды и был отмечен за «разоблачение врагов народа». Доказанными служебными преступлениями затем занимались прокуратура и суды.
Далось это нелегко. Были и такие, кто сопротивлялся увольнению. Они ссылались на то, что лишь послушно выполняли чужие приказы. Однако выяснялось, что многие приказы рождались в некоторых не в меру старательных умах на более низком уровне. Часть офицеров досрочно отправили на пенсию, и, если они действительно выполняли чужие приказы, им сохранили как пенсии, так и служебные привилегии. Но кое-кто остался ни с чем. Таким было сказано: «Идите вон и зарабатывайте на жизнь трудом». Те же, чья мера вины была серьезной, предстали перед судом.
Во времена репрессий в тюрьмах оказалось до 20 тысяч чекистов: сначала они разоблачали «врагов народов», а затем то же самое проделали с ними. В этом отношении сотрудники органов безопасности находились между молотом и наковальней. Некоторые из несправедливо осужденных были реабилитированы, в том числе посмертно. Но для проверки всех дел потребовалась напряженная работа.
Однако проблема заключалась не только в том, чтобы изгнать из органов безопасности скомпрометировавшие себя кадры, но и найти им замену из числа людей новых и более квалифицированных.
В органах, предшествовавших КГБ, работали люди не очень высокой квалификации. Только после Великой Отечественной войны их уровень, а также система подготовки и подбора кадров улучшились.
Шелепин обратился к партийным кадрам.
С помощью ЦК КПСС, ЦК компартий союзных республик, крайкомов и обкомов он произвел значительную замену кадров в центральном аппарате КГБ и его местных органах. Шелепин принял энергичные меры по продолжению рассмотрения дел незаконно арестованных по политическим мотивам. Невинные люди были освобождены, и обвинения против них были сняты. Именно тогда Н.С.Хрущев поспешил заявить, что у нас нет арестованных по политическим мотивам (хотя такие еще были).
Смещая одних и назначая других, надо было также не упускать из виду сохранение профессионального уровня аппарата. Руководящие посты были прежде всего постами политическими. Чтобы прошлое не повторилось, занявшие посты люди должны были быть зрелыми, принципиальными, опытными, отличаться твердым характером. Опыт бывших секретарей обкомов, горкомов и райкомов помог новичкам повести за собой остальных работников. Новые сотрудники получили воинские звания в зависимости от того, на какие должности их назначили.
Я думаю, что в конце пятидесятых — первой половине шестидесятых годов Шелепину, а потом и мне удалось изменить образ КГБ. Он перестал быть «домом ужасов».
Сегодняшняя интеллигенция часто рассказывает, как она страдала при Сталине. Часть — несомненно. Но другой части я бы посоветовал построже исповедовать собственную совесть. Противившихся бесправию «образованных и интеллигентных» было куда меньше, чем тех, кто прислуживал тирании. Подобные люди не стыдятся поднимать крик сегодня точно так же, как годы назад не стыдились доносить на свое окружение.
Преобразованный КГБ, естественно, потерял часть весьма ценных в профессиональном отношении кадров. Ни одна столь кардинальная перемена не обходится без потерь. Была утрачена и часть агентурной сети. К счастью, положение ухудшилось не настолько, как того можно было ожидать…
Почти все, кто составлял ближайшее окружение председателя КГБ после ухода Шелепина, остались работать со мной.
Александр Николаевич взял с собой в Центральный Комитет одного-двух человек — не больше. Некоторых оставшихся помощников я уже знал, да и знакомство с другими не потребовало много времени.
Из бывших комсомольцев я взял с собой своего шофера. Он возил меня еще до моего отъезда в Азербайджан, когда я работал в ЦК ВЛКСМ и затем заведующим отделом ЦК партии.
Когда в гараже ЦК по внутренней радиосвязи объявили, что его немедленно вызывают к председателю КГБ, он сильно разволновался. Газеты к тому времени еще не сообщили о моем назначении.
Мы с ним встретились на Лубянке. Он удивленно на меня посмотрел и сказал:
— Значит, и вы тут тоже?
— Да, — ответил я ему. — И по тому же поводу, что и вы.
— Так что же такого страшного мы с вами натворили? — растерянно спросил он. — У меня совесть чистая, я по дороге все передумал, всю свою жизнь вспомнил.
Это был скромный, порядочный и исполнительный человек, и мне не хотелось больше держать его в напряжении. Я предложил ему работать вместе со мной в КГБ…
Мне как преемнику Шелепина во многом пришлось лишь продолжить начатые им преобразования, проводить в жизнь профилактическую деятельность КГБ. Не раз, выступая перед общественностью, я говорил: «Тюрьма — не лучшее место для перевоспитания».
Один раз во время обхода внутренней тюрьмы на Лубянке открываю дверь одну, другую: «За что сидишь?» Арестанты — почти все еврейской национальности — сидели за спекуляцию, валютные операции и другие подобные действия. Но ведь для родственников они были «политическими заключенными», так как сидели на Лубянке! Лубянская тюрьма в народе «славилась» как тюрьма политическая!
Я приказал немедленно перевести в Лефортово не только заключенных и всю внутреннюю тюрьму, но и следственный отдел…
Мой рабочий день начинался приблизительно в девять часов. Зимой я ездил на работу из своей квартиры в центре Москвы, а летом — с дачи, откуда дорога до центра города занимала примерно полчаса езды. Это время я использовал для знакомства с обзором печати — информацией для расширения знаний о том, что происходит в мире.
В здание КГБ я входил через подъезд № 1. Это был отдельный вход, предназначенный только для председателя, его заместителей и важных гостей. Все остальные сотрудники пользовались иными подъездами. Причина такого порядка была простой: мы не хотели, чтобы оперативные работники проходили через двери вперемежку с официальными визитерами из ЦК партии, из Министерства иностранных дел или Совета Министров.
