— А что тут не видеть? Как в ясный день. Белый.
— Значит, договорились. Главное, не елозить…
Романченко и я пятимся к мостку, плечо к плечу и, кажется, молимся, чтобы механик не рванул, не вильнул, не свалился вправо-влево, поскольку мосточек этот никак не приспособлен для прохождения какого бы то ни было танка. Но выбора нет. Или-или… Танк-то у нас последний… Механик ведёт машину как надо, мы пятимся, мост от натуги дрожит, но держится, как штангист на рекорде. Вот оно: вся гусеница уже на земле, сползла с настила. Мы оба кинулись к краю мостика, хотели удостовериться, что чудо свершилось, Романченко успел произнести: «У-у, остапова тьма …» — тут-то мост старчески крякнул да и ухнул в овраг. Весь — от того края до этого. Будто подкошенный… Как в проран. Почти без пыли. Такого отродясь не увидишь. Вот что значит «везучий», ты на него что хочешь взвали — ему как с гуся. Иванов даже не заметил, что мосток позади рухнул. А вот Тиша заметил:
— А как если назад? Тогда что?!
— Переползёшь! — прошипел Романченко. — Тихо.
И верно: заткнулись все. Даже мотор затаился. Слушаем. Ждём какого-нибудь, хоть малого, шевеления противника, нам бы удостовериться, с какой он стороны. Мы же не совсем случайно сюда забрались, предположительно — в тыл немецкой противотанковой батарее. А может, наоборот, торчим у них перед носом, дышим друг другу в лицо… Или всё-таки в затылок?.. Была не была — вперёд! Хоть куда, лишь бы вперёд.
Довольно крутой подъём на плато без прогазовок не обошелся, и кое-какой шум мы произвели. Под горой, на вражеских позициях (теперь они действительно оказались ниже нас), вспыхнули какие-то окрики, команды, металлический лязг. Таиться резону не было: мы уже кричали в голос, стреляли, успели снять с борта танка английский пулемёт (патронов полно, а из него ещё ни разу не стреляли), вдобавок автомат с толстенными пулями «томпсон» (свои патроны я всегда берёг на крайний случай).
— Зажигай сарай! — крикнул я Иванову.
— Какой? — откликнулся «Везучий».
— Любой. Вон хоть тот! — Выглянула луна, в пространстве чуть посветлело, и я указал на высокий стрех, торчащий в середине села.
Иванов нырнул в башню, и в тот же миг раздался оглушительный выстрел орудия.
Казалось, он и не целился, но снаряд точно угодил в крышу.
— Попал? — спросил у меня Иванов, будто не мог сам посмотреть и убедиться.
Сарай занялся сразу. Огонь вспыхнул, осветил всю низину: там копошились артиллеристы, запрягали лошадей, метались, кричали друг на друга.
У Петра с первым выстрелом вылетел ствол пулемета, он забыл его повернуть «против часовой стрелки», как гласила инструкция — пулемёт-то был английский, с фокусом — там сменные стволы на тот случай, если ствол раскалится докрасна! Петро смеялся на всю округу и материл англичан непонятно за что (разве что за инструкцию, написанную на чужом английском языке).
— Ну-у… ствол! Улетел, — он принялся искать.
Ствол далеко улететь не мог, а вот мой «томпсон» оказался совсем кретинским: толстенные пули выпрыгивали из ствола и падали рядом. Сколько ни воюй, такого не увидишь — и представить нельзя.
— Как у козы вываливается! — орал Романченко и хохотал.
Тут уж смеялись все, даже механик-водитель в раскрытом люке, Тишин и тот, кажется, похохатывал из-за башни танка.
— Ты чего скалишься и не стреляешь? — кричал ему Петро.
Он вроде бы нашёл-таки злополучный ствол: изловчился, что-то вставил, что-то повернул «против часовой стрелки» — пулемёт оказался выше всяких похвал, скорострельный. Я уже бросил «томпсона» на землю и перестал жалеть свои родные патроны. Наша победа, казалось, играла на фрицевых шкурах, и я наконец услышал сзади очереди тимофеева автомата. Иванов и его экипаж приняли посильное участие: они не спеша, размеренно палили из орудия приблизительно в ту сторону, куда надо было. Я послал настилом одну за другой две зелёные ракеты туда, где по моему разумению мог находиться Загайнов с автоматчиками… Да чего там, всякий бой — это мешанина расчета с нагромождением нелепостей, опыта и абсурда, везения и непредсказуемых провалов, трагических совпадений и гомерических неурядиц. Это потом всё становится таким гармоничным, стройным и разумным. Наверное, нет смысла описывать весь идиотизм этой свалки: одно орудие они бросили, второе искалечил Иванов (совершенно случайно), а третье: расчёт успел запрячь лошадей, и они рванули куда-то по улице на юг. Мы вроде как опомнились, торжественно въехали в центр всё ещё освещённого пожаром села и тут же обнаружили двигающуюся навстречу команду автоматчиков Загайнова. Они шли по улице в довольно толковом боевом порядке. Обнаружив в гаснущих отсветах пожара наш танк, кто-то из героев саданул в нашу сторону короткой очередью и чуть не ухандокал своего коренного командира взвода Тимошу. Ведь на броне-то сидел он один. Мы-то с Петром предусмотрительно продвигались по улице от укрытия к укрытию, считая, что так оно всё же безопаснее. Кое-кто из немецких артиллеристов мог ещё задержаться в селе… Мои драгоценные разведчики (оба!), обнаружив, что вся сомнительная, но результативная операция прошла без их прямого участия, кинулись вдогонку за удирающей упряжкой с орудием и остатками расчётов. Уже можно предсказать, каково будет их героическое донесение — как им-де удалось им насолить, да как им не удалось их догнать, так они удирали! И какие тяжёлые потери они умудрились нанести противнику в последний момент! Кстати: когда неприятель стоит и наносит тебе тяжелый урон, когда контратакует, его называют врагом, когда он же драпает и мы его колошматим, его величают противником— это я давно заметил: врождённое великодушие.
Я сел в башню танка на место Иванова, и сразу сверхвезение: всего за несколько секунд связался по сети разведки с батальоном. На всякий случай высунулся из башни и прислушался: там, в деревне, у Фомичева, ни один мотор не работал, ведь тридцатьчетвёрку слышно на 4–5 километров. Мог бы дать руку на отсечение — все они без задних ног дрыхли, разве что кроме охранения. Оскорбления подполковника сидели в башке и саднили. Подумать только: «Немедленно сообщите наверх — разведка бездействует и болтается у меня под ногами»! А после моего донесения он наверняка ещё добавил: «Впереди тяжелый артиллерийский заслон. Веду разведку и бой», а сам завалился и спит.
Ведь для нас это был бы не только позор, но и трибунал. Шутка ли: бездействие на самом ответственном боевом направлении! — трибунал и штрафняк. Пришла пора расквитаться. Зажег лампочку внутреннего освещения. Закодировал текст. Это был текст на убой, он сидел в мозгу с самого вечера, и по градусам сильно превосходил температуру, которая то накатывала, то отступала. Я и вправду заболевал: «Вся разведка — один танк «В», 18 автоматчиков, 3 офицера — находимся центре села Остапе (координаты). Танки передового отряда 1,5 км. Северо-восточнее (координаты). Ждём подкрепления. Срочно. Должны рассветом уйти на Юг (координаты)». И две фамилии. Передал, получил подтверждение — «квитанцию». Вот теперь посмотрим, какой сон приснится Фомичеву и кто у кого где болтается.
