«Товарищи! Осажденные в цитадели Брест-Литовска!
Внимание, внимание!
Немецкое командование обращается к вам последний раз и призывает вас, чтобы вы безоговорочно сдались. Ваше положение безнадежно. Не проливайте бесполезно вашу кровь, так как выход из осады невозможен. От остальных вы отрезаны. Более 100 километров отделяют вас от них. Ваши войска в спешке отходят, несколько воинских частей убегают. Для вашего деблокирования никто не прибудет…
Вы дрались почетно — в соответствии с этим будут обращаться с вами. Вам дают один час времени на размышление…
Красные воины! Посылайте парламентеров! Кладите оружие! Дальнейшее сопротивление и кровопролитие бесцельно. Проявите сочувствие к вам самим и вашим семьям!»
Ефим Фомин в этот день перенес свой командный пункт из подвала Инженерного управления в казарму 33-го инженерного полка. Сюда же постепенно переместились защитники Холмских ворот. Бойцы 132-го батальона НКВД ушли в подвалы 333-го полка. Комиссар, по-видимому, уже понял, что помощи извне не будет, и задумал идти на прорыв. Иван Долотов отмечает:
«Утром 23-го появился какой-то человек в форме рядового, но видно было, что это командир. Потом мы узнали, что это полковой комиссар Фомин. Вместе с ним 2–3 красноармейца и один командир из кавказцев. Они доставили сюда несколько станковых пулеметов, один из которых установили на лестничной площадке у окна со стороны Мухавца. С этого дня у нас образовался как бы штаб обороны кольцевых казарм, появился командный пункт. Фомин все время находился в левом крыле в коридоре первого этажа».
Санинструктор 84-го полка B.C. Солобозов: «Пришел приказ комиссара Фомина о переходе обороняющихся на участок у Брестских ворот. Там концентрировались наши силы для прорыва из окружения».
Для прикрытия отхода в районе Холмских ворот остались лишь несколько пулеметных расчетов. В одном из них первым номером встал командир взвода боепитания старшина А.И. Дурасов:
«Постепенно оборона переходила в казармы саперного и отдельного разведывательного батальона. Фомин приказал двумя-тремя пулеметами задержать продвижение немцев со стороны госпиталя, а все остальные защитники в это время должны были отойти в казармы саперного батальона. Среди оставшихся бойцов пулеметчиков не оказалось, поэтому мне пришлось вести огонь самому… Через некоторое время имевшиеся в запасе ленты были расстреляны. Казармы почти опустели».
Раненых оставили в подвале Инженерного управления, среди них — трижды раненный комсорг Матевосян.
Группа сержанта Лермана с самого утра, установив пушку за круглой уборной (солидное кирпичное сооружение, на дореволюционных планах обозначенное как «каменное отхожее место»), пыталась выкурить врага из помещения столовой инженерного полка: «Стреляли по окнам кухни и столовой. Весь израсходованный запас снарядов никакого результату не дал, так как все снаряды попадали в боковую стену оконного проема. Прямой атакой немцев выбить было тоже невозможно: окна помещения были заделаны железными решетками». И действительно, атака, проведенная после полудня вдоль наружной стены со стороны Мухавца, также сорвалась. Наконец, к 19 часам проблему удалось решить. Одни бойцы проломили в стене дыру из коридора казармы в кухню, другие на полу помещения штаба, находившегося этажом выше, взорвали две связки гранат. После короткой схватки часть немцев была уничтожена, а несколько человек взяты в плен. Путь к Трехарочному мосту был открыт.
Но и немецкие «методы убеждения» приносили плоды. В рядах защитников произошел раскол на тех, кто был готов стоять до конца, и тех, кто решил капитулировать. Целые группы с поднятыми руками и белыми тряпками потянулись к немецким позициям.
Согласно донесению генерала Шлипера, вечером, после прекращения артиллерийского огня, в плен сдалось около 1900 человек. Таким образом, гарнизон крепости уменьшился почти наполовину, многие участки стало просто некому защищать. В первую очередь сдались приписники, призванные в начале июня из западных районов страны для переподготовки и размещавшиеся в палаточном городке и казематах Кобринского укрепления. Среди них была и молодежь, не принявшая присяги, и те, кто раньше служил в польской армии. Участники обороны вспоминают «западников» с неприязнью и прямо говорят об измене. Так, боец зенитной роты 84-го стрелкового полка Г.П. Леурда писал С.С. Смирнову:
«Когда война началась, в крепости не было ни одного офицера, они были все в городе Бресте. И наш командир роты добежал до крепости, переплыл через Мухавец, вбежал в восточные ворота, и его сразила вражеская пуля. Он упал в безопасном месте. Смотрим «западник» тащит с него сапоги. Полковой комиссар т. Фомин и говорит: «Леурда, бей гада!» Я приложился и ранил его. Когда я подошел к нему и говорю: «Что же ты, гад, делаешь? Своего брата обдираешь!» Дал ему еще раз и добил его, обдиралу.
Сергей Сергеевич! Вы, наверное, знаете, что в 1939 г. освободили мы Западную Украину от поляков. Вот мы их и называем «западниками». В 1941 г. взяли приписной состав в кадровые полки и прислали к нам на обучение, и их захватила война в крепости. Они, эти «западники», изменили нашей Родине. Мы вели двойные бои: с немцами и с ними. Они стреляли нас в затылки. Они собирали разные трофеи и уходили домой. Но это неважно, что уходили, а то ведь стреляли нас в затылки. Тов. Фомин издал приказ: «Убрать всех изменников Родины».
Об этом же сообщал военфельдшер Н.С. Гутыря: «Все участники обороны приняли клятву еще крепче сражаться с врагом. Одни приписники из западных областей могли подвести нас. Мы их называли «западники». Но этих мы своевременно поняли и привели к общему порядку».
И писарь 84-го стрелкового полка A.M. Филь недобрым словом поминает некую «подлую часть поляков», пытавшихся вывесить в окнах кольцевой казармы белые простыни.
Поскольку в то время, когда создавалась сага о массовом героизме, писать о том, что одни советские люди «стреляли в затылки» другим советским людям, было не принято, то во многих воспоминаниях фигурируют мифические «фашистские диверсанты» в красноармейской форме. К примеру, командир стрелкового взвода 455-го полка лейтенант М.А. Махнач утром 23 июня вышел во двор, чтобы дристрелять найденный на складе новенький ППД: «Вдруг почувствовал, что словно электротоком пронзило мне левую ногу. Превозмогая сильную боль, оглянулся. За мной с пистолетом в руках лежал какой-то боец. Только я хотел спросить у него, кто мог со стороны наших казарм стрелять, как он опять открыл по мне огонь. Не целясь, я выпустил по нему целый диск. Выяснилось, что это был переодетый в красноармейскую форму немецкий унтер-офицер». О том же — лейтенант A.A. Виноградов: «Утром мы обнаружили фашистских диверсантов, переодетых в наше обмундирование. Очевидно, они имели задание вывести из строя командиров и политработников. Выстрелом в спину был убит старшина Попов, тяжело ранен в ногу Махнач. В этот же день рукой переодетого врага была брошена нам под ноги граната, но она не успела взорваться благодаря находчивости заместителя политрука Александра Смирнова, которому удалось вовремя отбросить ее».
