С 1955 года Гуннар был в стартовой пятерке СКА, а вместе с ним играли и мужали Круминьш, Хехт, Муйжниексы, Валдманис, ставшие впоследствии гордостью советского баскетбола. И в том же году мы одержали первую в серии дальнейших победу в чемпионате СССР.
Гуннар принадлежал к числу тех удивительных баскетболистов (о некоторых мы уже говорили, о некоторых еще скажем), коих было очень немного: он на площадке никому не мешал. Умел быть незаметным и вместе с тем ярким и неповторимым. Его снайперские броски и игра в поле не сковывали действий товарища. Инициативу на себя он брал только в тех редких случаях, когда это было действительно необходимо и очевидно для всех. Обладая отличными бросками со средних и дальних дистанций (довольно редкое для центрового, даже того времени, качество), Гуннар — и это в нем главное–не знал ни страха, ни сомнений, с кем бы он ни встречался на поле, что называется, лоб в лоб. Уверенность никогда не покидала его. Во всяком случае, держался он именно так.
Хорошо чувствуя себя на месте центрового, Силиньш столь же спокойно и мастерски играл в поле. Часто пользовался довольно необычным крюком, которым бросал и метров с четырех–пяти, причем и с углом тоже, заставая этим врасплох соперников.
Очень здорово Гуннар опекал центровых — своих противников, даже тех, кто превосходил его в росте. Вроде бы и не прикасается к визави, но крутится, крутится возле него, как уж: то руку высунет, то, как мы шутили, нос, словно чуя, где соперник должен получить мяч. Такой назойливой, комариной опеки не любил никто из центровых страны. Гуннар мог вывести из себя любого, причем действовал строго в рамках правил. Особенно раздражал он этими наскоками могучего Отара Коркия (при одном с ним росте Коркия, как я уже писал, все равно выглядел выше). Отар Михайлович так и говорил: «Черт его знает, откуда он выскочит…» Силиньш был высокообразованным в техническом плане баскетболистом. Он имел набор свойственных только ему приемов — бросков, передач, движений. И охотно пользовался ими. Таким же оригинальным он был и в жизни.
Трудно поверить, но даже рост у него менялся в зависимости от обстоятельств или необходимости: от 190 см до 2 м. А может, то была очередная аберрация зрения, но это так. Когда ввели ростовой ценз, Гуннар во время обязательных измерений перед соревнованиями как–то ухитрялся вытягиваться до необходимых 2 м: распрямлял плечи, грудь, как бы «удлинялся» буквально на глазах.
Гуннар и я — ровесники. Но я был начинающим тренером, а он — признанным игроком, заслуженным мастером спорта. Опыта и знаний у него было не меньше, а может быть, и побольше, чем у меня. Но он всегда предельно тактично вел себя в команде, всячески поддерживал мой авторитет и подогревал мои амбиции. Постоянно говорил: «Ну, с тобой–то мы обязательно будем чемпионами страны». И не раз добавлял: «Уверен, ты непременно станешь тренером сборной. Ты сильнее все тех тренеров, которых я знал». Для меня, молодого человека, малоизвестного еще специалиста, эти слова многое значили.
Да, обращался он ко мне на «ты» и по имени. Правда, последнее неудивительно: в Прибалтике обращение по имени–отчеству не принято, там говорят или просто «тренер», или называют по имени. Но не было случая, чтобы Гуннар меня ослушался, противопоставил свой огромный авторитет мне или команде. Единственное, в чем мы какое–то время расходились во мнении, так это во взгляде на Круминьша. Что греха таить, не воспринимал его поначалу Гуннар, из–за чего мы не раз спорили — и довольно резко. Однако скоро он признал значимость Круминьша для команды и то, что я был прав, о чем со свойственной ему прямотой и высказался. Больше у нас конфликтов не возникало, а Гуннар оказался именно тем человеком, который во многом появлиял на рост мастерства Яниса.
Широкая натура, общительный, душа компаний, он, как ни странно, лидером не был. Да, в жизни Гуннар — заводила, все мечтали быть около него, слышать его, общаться с ним, дружить. Его копировали, ему подражали. Но на площадке, повторяю, Силиньш уходил в тень, помогая выдвигаться другим, подыгрывал им. И если в игре скопировать его было трудно, да просто невозможно, то стремились схватить хоть что–то чисто внешнее. Когда Гуннар вдруг надел белые носки под черные, чуть коротковатые брюки, то вскоре вся Рига щеголяла в таком же виде. И то, что еще недавно считалось немодным, стало всеобщей модой — такой поразительной была популярность этого человека. Она и сегодня не уменьшается. А Гуннар остается все тем же славным, добрым парнем, что и прежде. Известность не испортила его, не изменила. Изменилась только внешность: теперь он ходит с бородой.
С баскетболом Гуннар распрощался, работает в геологических партиях по изысканию нефти и других полезных ископаемых в Латвии. Все так же весел, улыбчив. «Мне ничего не надо, у меня все есть», — любил говорить и продолжает утверждать Гуннар Силиньш, звезда советского баскетбола и большой мой друг.
Альгис — ученик и продолжатель творчества Серцявичюса. Помощнее физически, выше ростом (под 2 м), он удачно заменил своего замечательного предшественника, появившись в «Жальгирисе» очень вовремя. Уже вырос баскетбол (в прямом смысле), менялись правила (в частности, появились правила трех секунд, тридцати секунд), тактика, темп игры, агрессивнее становилась защита, контактнее делались единоборства. Лауритенас, как и Серцявичюс, стал главным действующим лицом в каунасской команде.
Он не был столь мягким, эластичным, как его учитель, но зато сильнее, лучше развит, выше прыгал. Красиво бросал крюком справа — размашисто, широко, довольно точно. И вполне логично оказался на Олимпиаде в Мельбурне одним из основных центров нашей сборной. Альгису повезло в том, что он успел поиграть и с представителями славной плеяды литовских баскетболистов, создавших славу «Жальгирису» в конце 40‑х — начале 50‑х годов. Но он еще играл уже при новом поколении, продолжившем его дело, поколении Паулаускаса, Будникаса, Вензбергаса, Сарпалюса. Так что Лауритенас–старший (его сын также был заметным баскетболистом; правда, хоть и был значительно выше отца, заметно уступал ему в мастерстве, а особенно в крепости характера, почему так и не раскрылся, не заиграл по–настоящему. Сказался и приход Сабониса: однажды увидев его на тренировке, Лауритенас–младший, не сказав никому ни слова, покинул зал и больше сюда не являлся…) как бы осуществлял связь между генерациями в литовском баскетболе. Спокойный, невозмутимый, улыбчивый, Альгис, к сожалению, в игре не заводился, ему не хватало спортивной злости, темперамента (как, впрочем, и сыну). Зато он со всеми был в хороших отношениях: и с соперниками, и с судьями, и с партнерами, и с тренерами, и со зрителями. Его любили все. Выдержанный, интеллигентный, умеющий трудиться, незлобивый, терпеливый и дисциплинированный, Альгирдас Лауритенас многое сделал для развития нашей игры, игры центровых. От природы физически сильный, Альгис хорошо боролся под щитами, особенно на добавках. Умел дать пас в прорыв. В общем, проблем с его опекой у противников хватало.
