Я с трудом повернула голову. Не поэтому ли сидячие забастовки и демонстрации нарушают мир в нашей стране? Скоро, со страхом думала я, вся страна будет разделять взгляды профессора и требовать перемен.
— Мы, Аль Сауды, обречены, — простонала я и закрыла голову руками.
Глава четырнадцатая
ПРОРОЧЕСТВО КАРИМА
В эту самую минуту в комнату вошел Карим. Озабоченный, он спросил у девочек:
— Что с мамой?
Маха тут же выпалила:
— Мама боится, что Амани является членом революционной группы.
В глазах Карима отразилось полное недоумение. За несколько минут на него вылился целый поток слов, из которого абсолютно ничего нельзя было разобрать. Как только до него дошло, что Амани знает о человеке, призывающем к свержению власти нашей семьи, больше, чем следовало, Карим совершенно обезумел.
Сначала он наорал на Амани:
— Дочь! Ты что, совсем потеряла рассудок? Ты что, являешься последовательницей этого человека?
Амани защищала свою невиновность:
— Я не последовательница! Я просто сообщила, что мне известно. — Моя дочь, холодно глядя на меня, выпалила: — Мама настояла на том, чтобы я рассказала. Это она виновата!
— Какая разница, что сказала тебе мама. Ты не должна иметь никаких дел ни с кем, кто поддерживает идеи наших самых заклятых врагов. Каждый день происходят аресты! — Карим стукнул кулаком по стене так, что закачалась дорогая картина. — Ты глупая, глупая, глупая девчонка!
С тревогой я взглянула на Амани.
Я уже готова была приласкать свою дочь, как вдруг Карим направил еще пущий гнев на меня.
— Султана, ты вырастила из наших дочерей мятежниц! Я хочу сказать, что больше этого выносить не намерен!
Я была так ошарашена этим обвинением Карима, что не могла вымолвить ни слова.
Маха тихо выскользнула из комнаты, Амани тоже сделала попытку уйти, но Карим приказал ей остаться.
— Я сейчас вернусь, папа, у меня кое-что есть, это тебя наверняка заинтересует. — Амани повернулась на каблуках и выбежала из комнаты.
Карим стоял как вкопанный.
Я, не находя себе места, кругами ходила по комнате.
Амани вернулась с портфелем, который молча протянула отцу.
Гнев Карима достиг апогея, когда он не смог сразу открыть замок. Как только замок поддался, он погрузился в чтение бумаг, лежащих в портфеле, вытаскивая лист за листом и бросая их на пол. Я никогда прежде не видела Карима в таком нервном состоянии.
— Где ты взяла все эти бумаги?! — проревел он.
— Моя подруга стащила их из комнаты брата, — призналась Амани.
— Вот! — Карим пытался сунуть пачку бумаг мне в руки.
Схватив из пачки сигарету, я начала нервно крутить ее, стараясь сконцентрироваться на тексте одной из бумаг. Только закурив, я немного успокоилась и тогда смогла понять, что я держала в руках.
Я сразу увидела, что это были копии пресс-релизов и документов, написанных доктором аль-Массари и другими саудовскими диссидентами.
Текст, который я начала читать, назывался «Принц месяца» и представлял собой разоблачения так называемой деятельности одного из моих старших двоюродных братьев, губернатора одной из провинций. Здесь утверждалось, будто «он заявил в Межлисе, что „у племен, проживающих на юге страны, психология рабов, им только бы набить брюхо и сесть верхом“. Или „Мой дед Абдул-Азиз Ибн Сауд говорил мне, что люди этой провинции являют собой смесь обезьян с рабами“».
Автор текста продолжал в таком же духе, обвиняя моего родственника в различных грехах, включая то, что он присвоил себе огромные участки земли в провинции и потом продал их с большой для себя выгодой.
Бегло просматривая бумаги, я увидела, что каждая страница содержала по меньшей мере одно безжалостное обвинение в адрес либо моего дяди, либо двоюродного брата. Одному родственнику даже инкриминировали убийство.
Бухгалтера саудовской авиакомпании забили до смерти, после того как он представил счет в миллион саудовских риалов этому родственнику. Конечно же, никого не осудили за это преступление.
Беспристрастность, которую я пыталась сохранить, быстро испарилась, как только я увидела имя отца. Я закрыла рот рукой, чтобы не закричать, когда пробегала глазами длинный перечень злодеяний, приписываемых ему. Мое сердце упало, поскольку я подозревала, что некоторые из этих разоблачений имели под собой реальную почву. Под тяжестью грустных мыслей об отце я взглянула на лица мужа и дочери. Тысячи вопросов вертелись у меня в голове, но, увидев мрачное лицо Карима, я забыла о них.
Однако Амани смело выпалила:
— Скажи, папа, это все правда? — Она крепко сжимала в руках лист бумаги, показывая его Кариму. — Наша семья Аль Саудов действительно арестовывает детей?
Услышав ее вопрос, я вскочила на ноги. Глядя через плечо Амани, я тихо прочитала:
— На прошлой неделе Фахд аль-Мушаити, в возрасте одиннадцати лет, и Мансур аль-Бурайди были задержаны и обвинены в распространении листовок, которые разозлили Аль Саудов. Создается впечатление, что Аль Сауды страдают плохим зрением, что очень удобно, так как не видят, что повторяют преступления Саддама Хусейна, против которого сами же ранее воевали. Они также не видят, что их газеты, включая сегодняшние, продолжают критиковать его действия.
Наша дерзкая дочь стояла на своем:
— Папа, ответь мне, наша семья действительно арестовывает детей?
Карим выхватил лист из рук Амани. Он не ответил на ее вопрос.
Со слезами Амани все повторяла:
— Папа?! Папа!
Карим начал засовывать бумаги обратно в портфель. Ровным голосом он ответил:
— Ты сама знаешь, что наши враги лгут.
— Карим, многое из того, что я читала, правда.
Вскипев, как чайник на огне, Карим метнул гневный взгляд в мою сторону.
— Хотя, конечно, сильно преувеличено, — поспешно добавила я.
Карим попытался собрать все бумаги, но несколько листов я спрятала за спиной.
— Хочу перечитать один параграф еще раз, — сказала я. — Я верну их тебе попозже вечером.
Тяжело дыша от гнева, Карим снова повернулся к Амани.
— Я не буду спрашивать у тебя имени того, кто дал тебе эти бумаги, но при одном условии, что ты выбросишь этих людей из своей жизни.
Голос Амани дрожал:
— Но, папа, это моя подруга.
— Амани, это приказ! Я не позволю, чтобы моя дочь общалась с врагами нашей семьи!
Амани заплакала, но на Карима это не подействовало.
— Амани?
Через несколько минут она сдалась:
— Обещаю, папа.
Напуганная и покорная, Амани что-то шепотом сказала отцу на ухо и после того, как он ее ласково обнял, вышла из комнаты.
