Я рассчитывал на элементы внезапности и неожиданности, которые уже не раз помогали нам в прошедших боях. И не ошибся. Маневр нам удался полностью.
Едва стемнело, 34-й и 39-й полки и то, что осталось от 42-го полка, начали привлекать внимание противника по всему рубежу: то и дело в небо взлетали ракеты, раздавался говорок винтовок, короткими очередями перекликались с разных флангов пулеметы. Гитлеровцы, видимо, навострили уши в ожидании еще более активных с нашей стороны действий. Возможно, даже подбросили к своей линии обороны какие-то части из города. Во всяком случае, когда 42-й полк, зайдя с юга, без всякого шума просочился на окраину Ольвиополя, немцы как-то странно не среагировали на появление на улицах чужих солдат. И только когда наши бойцы начали уничтожать не очень многочисленный гарнизон, в городе началась дикая паника.
Гитлеровцы бросились к ближайшему от южной окраины железнодорожному мосту и устремились на западный берег. Кто-то, не очень разобравшись в том, что произошло, быстро привел в исполнение приказ, видимо существовавший на тот случай, если противник займет левобережную часть города, и взорвал мост. Вероятно, мины были заложены непосредственно в перекрытие моста. Оно словно поднялось на дыбы и рухнуло в воду.
Еще не успевшие перебраться на противоположный берег фашисты начали переходить реку по оставшимся невредимыми фермам. Наши бойцы не только преследовали, но даже и опережали их. Словом, на этих фермах был чистый цирк: кто висел на руках, раскачиваясь изо всех сил, чтобы переметнуть тело на следующую опору, кто ужом полз по горизонтальным частям конструкции, кто прыгал вниз, кто карабкался вверх. Многие наши красноармейцы сумели перебраться на ту сторону раньше немцев и встретили их там автоматным огнем.
Услышав стрельбу у себя в тылу и узнав, что в городе русские, войска, державшие оборону у Подгородней, дрогнули и начали нерешительно отходить. В панике, естественно, бросали технику и несли потери. А наш 39-й полк, преследуя их буквально по пятам, через тот мост, который фашисты взорвать не успели, ворвался в правобережные районы Первомайска. 34-й полк занял район Ольвиополя выше пешеходного моста и того места, где на противоположном берегу в Буг впадала Синюха.
Примерно к часу 22 марта мы переправили на ту сторону Буга два полка. Можно сказать, что это был просто феерический успех: за рекордно короткое время нам удалось форсировать реку с самым быстрым и бурным из всех украинских рек течением, да еще именно в том месте, где Буг мчится особенно стремительно и неукротимо бьется в берега.
Чувствуя себя победителями, мы на радостях, что удалось штурмом взять город, немедленно расположили на окраине штаб дивизии. И так же немедленно были наказаны за свою торопливость: фашисты нещадно обстреляли нас из орудий. Стреляли они довольно метко, что и немудрено, поскольку город полого спускался к реке и видимость была великолепная. Победителям пришлось поспешно исправлять ошибку и переносить штаб поглубже в тыл.
При освобождении Первомайска больших потерь в личном составе мы не понесли. Но зато боеприпасы израсходовали почти полностью. При этом положении дивизия наступать дальше не могла. По сути, нам почти нечем было даже отразить контратаки. А фашисты на том берегу Буга контратаковали непрерывно.
У нас осталось ни много ни мало, а всего сто семьдесят снарядов. Если мне не изменяет память, боекомплект к одной пушке составляет около шестидесяти снарядов. Пришлось отдать строгий приказ — стрелять только в случае самой крайней необходимости, потому что фактически на каждую пушку приходилось едва ли не по одному снаряду.
Это был тот нередкий на войне случай, когда взять город оказалось легче, чем удержать. Но, повторяю, главной причиной наших трудностей явилась катастрофическая нехватка боеприпасов. Мало того, что мы оторвались от своих тылов, весенняя распутица чуть вообще не лишила нас связи с ними. Лошади, выбиваясь из сил, через 15–20 километров буквально падали. Обозы останавливались в грязи, провалившись чуть ли не на глубину колес. Помню, как-то раз с одной из подвод из тыла приехал лечившийся в госпитале офицер из штаба. Он стал рассказывать, как они за целый час с трудом проехали два километра.
— Что ж так уж медленно? — с некоторым раздражением спросил я.
— Сами знаете, товарищ генерал. Весна. Распутица, — ответил он, пожимая плечами.
— Уж это точно, — поддержал офицера ездовой, очень немолодой солдат, из нестроевых. — Такая в этом году весна, распутица, и не приведи бог.
Но мы устояли, несмотря ни на что: за спиной у дивизии был опыт Сталинграда.
Освобождение Новоукраинки и Первомайска явилось серьезным успехом корпуса и дивизии, который командование не замедлило отметить. С разницей в три дня вышли два Указа Президиума Верховного Совета СССР. Первым за освобождение Новоукраинки дивизия награждалась орденом Суворова II степени. После второго указа гвардейское Знамя дивизии украсил второй орден Красного Знамени награда за освобождение Первомайска и форсирование Южного Буга. Теперь дивизия именовалась 13-й гвардейской Полтавской ордена Ленина, дважды Краснознаменной, ордена Суворова II степени стрелковой дивизией.
Пока наша дивизия вела тяжелые бои за Первомайск, соседние дивизии корпуса, 95-я и 97-я гвардейские, пользуясь тем, что мы приковали к себе основное внимание немцев, без особого труда форсировали реки Синюху и Южный Буг северо-западнее города.
Гитлеровцы, почувствовав создавшуюся угрозу окружения, начали отходить. Невольно наша дивизия оказалась во втором эшелоне корпуса, успев захватить на западных окраинах Первомайска богатые трофеи, в первую очередь горючее, в котором все очень нуждались, так как отставшие из-за распутицы тылы никак не успевали снабжать нас. Бензином мы разбогатели так, что даже могли поделиться с другими соединениями.
В ночь на 2 апреля мы снова были в первом эшелоне и штурмовали станцию Затишье. На ее железнодорожных путях было захвачено свыше 300 железнодорожных вагонов с вооружением, автотранспортом и продовольствием.
14 апреля дивизия переправилась через Днестр. Помню, что стояла теплая апрельская погода, зеленые стрелы трав начали покрывать корявую кору истоптанных и изъезженных войной полей. На плацдарме по ту сторону Днестра зеленели молодые всходы.
Наша армия заняла часть плацдарма в районе населенного пункта со странным, а потому и незабываемым названием Плетеный Ташлык. По сей день так и не знаю, что такое «ташлык», а тем более плетеный. Но знаю, что этот Ташлык находился и, наверное, и теперь находится недалеко от Бендер. Здесь с 16 апреля развернулись ожесточенные бои с противником, во что бы то ни стало пытавшимся не дать нам выйти на кратчайшее направление к Кишиневу, 13-я дивизия оказалась крайней на левом почти открытом фланге армии. Плацдарм был неглубоким, километра четыре, от силы — четыре с половиной. Сзади нас его границей был Днестр, а впереди, почти параллельно реке, тянулся гребень высоты, пологий, поросший кое-где мелколесьем и молоденькими рощами. Наверху, почти у самого гребня, окопались фашисты, занявшие таким образом очень выгодную линию обороны: местность из их траншей и просматривалась и простреливалась практически почти до самого берега Днестра.
