жены Наталья и Ольга, Юлия Струтинская, Лидия Шишелова-Маркова и Тамиил (А.А. Кондиайн). Летом 1925 г. все они начали готовиться к предстоящей экспедиции. В записках Э.М. Кондиайн читаем:
«Мы стали в манеже на Конногвардейском бульваре учиться верховой езде. С неделю ходили раскорякой. Шились перекидные сумы для вьюков. Вышивалось белое знамя с Универсальной Схемой. Учили монгольский. Читали буддийский катехизис» [281].
Э.М. Кондиайн в одной из тетрадей записывает определения двух ключевых буддийских понятий, почерпнутые из этой книги. «Что такое сансара? Сансара — это рождение в муках и постоянное заблуждение. Что такое нирвана? Нирвана — избавление от всякого страдания и познание (приобретение) истины». Из Ленинграда тем же летом все вместе — Барченко со своей женской «свитой» и Кондиайны — переехали на дачу в подмосковный городок Верею, где продолжили подготовку. В основном занимались верховой ездой и учили восточные языки — монгольский, урду и, по-видимому, тибетский. (Монгольский — по русско-монгольскому разговорнику, составленному Б.Я. Владимирцовым, а тибетский скорее всего по учебнику Г.Ц. Цыбикова [282].)
Сведения о готовящейся экспедиции быстро распространились среди многочисленных питерских знакомых Владимирова. Один из них, скульптор В.Н. Беляев (также большой почитатель Сент-Ива д'Альвейдра), даже обратился к нему с просьбой:
«Константин Константинович! Зашел к Вам с тем, чтобы узнать, не можете ли Вы меня устроить в дальнюю поездку. Дела сложились скверно. Бюсты не идут. Весь рынок обслужен. Голодаю. Прошу Вас, если есть возможность, то и еще двух человек — женщин. Мой адрес: Новоисакиевская, 22, кв. 7» [283].
Содействовать планам Барченко вызвались и двое его новых московских знакомых — некто доктор М. Г. Вечеслов и В.И. Забрежнев, о которых стоит рассказать подробнее. Оба они в прошлом принадлежали к ложе «Великий Восток Франции»; Вечеслов к тому же был близок с Астромовым-Кириченко и вообще с масонско-оккультными кругами в обеих столицах. Но главное — Вечеслов хорошо знал Афганистан, где побывал в начале 1920-х с советской дипмиссией, и, по-видимому, именно это обстоятельство привлекло к нему Барченко. В середине 1924 г. Вечеслов вновь стал собираться в эту страну. Накануне отъезда он обратился с довольно неожиданным предложением в Академию истории материальной культуры: «Ввиду возможности приобретения очень дешево ряда ценных монет и различных предметов древности во время передвижения научной экспедиции в Афганистане по различным городам, — писал он в секцию нумизматики и глиптики Академии, — я прошу, если будет признано мое предложение желательным, открыть мне через наше представительство в Кабуле кредит в размере хотя бы до 500 рублей. Если решение будет положительным, то прошу уведомить меня об этом телеграфно в Герат и переслать то постановление в Кабул» [284]. Удивительно, но любезное предложение д-ра Вечеслова — не востоковеда и вообще не специалиста «по древностям» (до революции он был практикующим врачом в С.-Петербургском уезде) — не вызвало ни малейших сомнений у руководства РАИМК. Уже через два дня (14 июля) заведующий секции нумизматики заявил на очередном заседании правления Академии «о желательности поручить д-ру Вечеслову приобретение в Афганистане предметов древности», после чего правлением было принято соответствующее постановление. А затем, 24 июля 1924 г., председатель РАИМК академии Н.Я. Марр направил письмо в советское полпредство в Кабуле (которое в то время возглавлял старый большевик Л.Н. Старк) с просьбой выделить Вечеслову необходимые средства на закупку древних памятников. При этом он отмечал, что «могущие быть приобретенными памятники после их исследования в Академии поступят в центральные государственные музеи» [285]. Что стояло за предложением Вечеслова — необходимость получить официальное прикрытие какой-то нелегальной деятельности (скорее всего по линии ОГПУ) в Афганистане, или же, зная о контактах Барченко с РАИМК весной 1924 г., Вечеслов хотел помочь ему в поисках следов «доисторической культуры»? Впрочем, возможно и то и другое. В начале 1925 г. (уже после отъезда Вечеслова в Кабул) к Барченко заявился некий бойкий молодой человек, «интересующийся доисторической культурой», который, как выяснилось, был близко знаком с Вечесловым. Доктор Вечеслов, сообщил он А.В. Барченко, — человек «чрезвычайно популярный, влиятельный в сферах»; ныне он находится в Кабуле, где занимает «чрезвычайно ответственный пост» и как знаток «доисторической науки» может многое сделать «для проведения в жизнь желаний А.В. Барченко» (см. Приложения: Сводка 1).
Что касается В.И. Забрежнева, то он скорее всего сблизился с Барченко на почве общего интереса к парапсихологии. В прошлом сотрудник НКИДа и ОГПУ, а ныне аспирант Института экспериментальной психологии в Москве, Забрежнев имел обширные связи в различных наркоматах и ведомствах, которые он попытался задействовать для продвижения планов Барченко. Так, Забрежневу удалось организовать встречу ученого с Г.В. Чичериным, что было вызвано необходимостью получения Барченко, как руководителем научной экспедиции, санкции НКИДа для поездки зарубеж.
Жизненный путь В.И. Забрежнева до встречи с Барченко был весьма бурным, полным риска и авантюры. Видный деятель анархизма и участник 1-й русской революции, он бежал в 1906 г. из Бутырской тюремной больницы, переодевшись в форму следователя, и скрылся за границей. Проживал — до весны 1917 г. — преимущественно в Париже, где работал фотографом, секретарем в редакции финансовой газеты, чернорабочим на заводе и шофером такси. Вернувшись в Россию, вошел в доверие и стал личным секретарем министра продовольствия Временного правительства А.В. Пешехонова, редактировал анархистскую газету «Голос труда» (1918), но затем перешел на сторону большевиков. В 1919 г., являясь сотрудником иностранного отдела РОСТА, был отправлен руководством ВКП(б) (лично В.И. Лениным) с рядом спецзаданий в Германию и Францию. Дважды арестовывался полицией этих стран за коммунистическую пропаганду. По возвращении в Москву заведовал отделом печати НКИДа (1921–1922), руководил научно-техническим отделом ОГПУ (1922–1923); затем в течение двух лет учился на медицинском факультете 1-го Московского университета и в аспирантуре Института экспериментальной психологии. В 1926–1927 гг. находился в составе советской торгово-дипломатической миссии в Западном Китае (Урумчи), после чего отправился в Копенгаген, где проработал год экономистом в советском полпредстве в Дании. В начале 1930-х В.И. Забрежнев занимал ряд ответственных постов в Ленинграде — и. о. директора Эрмитажа, заместителя директора Института мозга и Института им. Лесгафта. Последний отрезок жизни — с 1932 г. вплоть до ареста в августе 1938 г. — работал цензором иностранного сектора Леноблглавлита.
В.И. Забрежнев также оставил о себе память как изобретатель и ученый. Его изобретения были отчасти запатентованы, отчасти депонированы в 1914–1917 гг. в Парижском коммерческом трибунале (автоматический счетчик строк для пишущих машинок, газовый спасательный пояс, экстрактор для перьев и др.). В 1920-е гг. активно занимался исследованиями в области гипнологии, ставил собственные эксперименты. Автор статей: «Теория и практика психического воздействия» (1922), «Спорные вопросы гипнологии» (1925), «Задачи современной гипнологии» (1926). Экспериментальный материал Забрежнева был частично использован известным советским
