По возвращении в Азрак у Лоуренса наступила реакция. В результате длительного нервного напряжения и последнего потрясения, место и окружавшие его люди стали для него непереносимыми. Пропаганда ему надоела. "Они все время сознавали, что я чужестранец, и чувствовали всю нелепость положения, когда чужестранец проповедует национальное освобождение. Для меня война представляла также и побочную цель — добиться такого настроения народа, когда он принимает восстание как нечто естественное, на что можно положиться. Мне приходилось убеждать себя в том, что британское правительство действительно сможет выполнить свои обещания". Физическое страдание настолько усилило в нем ясность мышления, что Лоуренс не мог уже пользоваться той разговорной «водицей», которая была необходима для практических целей. Льстивое же подобострастие городских сирийцев раздражало его. Лоуренс решил все бросить и отправиться на юг на поиски встречи с противником.
Поздно вечером 23 ноября Лоуренс покинул Азрак, захватив с собой лишь одного спутника Рахаила. Несмотря на физическую слабость Лоуренса, они ехали быстро. "У меня был сильный приступ лихорадки, который привел в бешенство, и я не обращал никакого внимания на просьбы Рахаила об отдыхе. Перед рассветом он рыдал от жалости к самому себе, но тихо, чтобы я не услышал". В полдень они достигли лагеря Ауды, но остановились лишь для того, чтобы обменяться несколькими приветствиями и поесть немного фиников. Рахаил уже не протестовал, а ехал с мрачной решимостью перебороть Лоуренса. "Даже если бы мы начали путешествие в одинаковом состоянии, он. во всяком случае, превосходил меня силой; теперь же я чувствовал себя почти конченным".
Те, кто видел Лоуренса 26-го, когда он, наконец, прибыл в Акаба, говорят, что он был похож на призрак — настолько он был бледен и казался "не от мира сего". Он лишь промолвил несколько слов о постигшей его неудаче с мостом в долине реки Ярмук и удалился к себе в палатку. Через несколько дней Лоуренс получил приказание прибыть в Палестину. Вылетев в Суэц на самолете и прибыв в штаб Алленби, он почувствовал, что все были настолько упоены достигнутой победой, что отголоски его неудачи у Ярмука, распространяться о которой он не имел ни малейшего желания, потонули в общем ликовании. Однако его деятельность не прошла незамеченной. За взятие Акабы он был произведен в чин майора и награжден орденом Бани. Он также был представлен Вингейтом к кресту «Виктории», но обстоятельства не соответствовали обычным условиям, требовавшимся для награждения этим орденом. Он больше оценил предоставленную ему возможность присутствовать при официальном вступлении британских войск, в Иерусалим. Обмундированный наспех своими друзьями из штаба, Лоуренс принял участие в церемонии. происходившей у ворот Яффы, "что для меня было одним из величайших моментов удовлетворения за время войны". За завтраком после церемонии он с большим удовольствием услышал упрек Алленби, сделанный М. Пико за его предложение установить в Иерусалиме гражданскую власть. Сразу же после завтрака Лоуренс воспользовался случаем обсудить с Алленби новые проекты военных операций.
План Алленби заключался прежде всего в том, чтобы закрепить достигнутые успехи обеспечением известного простора действий к северу от Иерусалима путем восстановления там железнодорожной линии; затем нажимам справа в восточном направлении отбросить турок от Иерихона и очистить долину Иордана к северу от Мертвого моря. Алленби предложил, чтобы Фейсал продвинулся теперь к северу от Акабы по направлению к Тафиле, расположенному близ южной части Мертвого моря. Это позволило бы ему соединиться с британскими войсками на другой стороне и помочь им отрезать турок от хлебного района, находившегося между Мертвым морем и Геджасской железной дорогой, откуда они получали свое продовольствие. Суда с хлебом, поднимавшиеся к северу по Мертвому морю, являлись серьезной поддержкой силы сопротивления турок. Поэтому уничтожение их являлось весьма важным.
Лоуренс не только согласился с этим планом, но и внес дополнительные предложения, состоявшие в том, чтобы после занятия Иерихона туда была переведена база Фейсала из Акаба и ежедневно доставлялось 50 т продовольствия и боевых припасов.
На это Алленби дал свое согласие, и Лоуренс отправился обратно в Акабу, чтобы постепенно подготовиться к осуществлению намеченного плана.
Одним из его первых мероприятий был подбор охраны для себя лично. Необходимость этого вызывалась тем обстоятельством, что с момента, когда он подорвал поезд, в котором ехал Джемаль-паша, турки значительно повысили вознаграждение за поимку или убийство Лоуренса.
Начало было обещающим. Когда однажды днем Лоуренс сидел в своей палатке и читал, к нему подкрался молодой араб племени аджейн, положил на землю великолепный седельный вьюк и исчез. На следующий день он явился снова и принес "такой же красоты седло для верблюда". На третий день он явился, не принеся ничего, и попросил Лоуренса принять его к себе на службу. Звали его Абдудла-"разбойиик". Он сослался на рекомендацию старого капитана отряда телохранителей Фейсала и оказался одним из самых опытных. "Поскольку чувствовалось, что он был вполне подходящим, я тотчас же взял его к себе. Он проводил проверку остальных желающих поступить ко мне на службу, и благодаря ему и моему другому помощнику вокруг меня выросла замечательная банда знатоков своего дела. Англичане в Акабе называли их головорезами, но они резали головы только по моему приказанию. Мне нужны были хорошие наездники и люди, не дорожившие своей жизнью, гордые собой и без семейных уз".
Лоуренс платил им по 6 фунтов стерлингов в месяц — нормальное жалованье для араба, который содержал своего верблюда. "Они могли тратить деньги на украшение своих собственных персон и вырядились так, что были похожи на клумбу тюльпанов, так как носили все цвета, кроме белого, который постоянно носил я, и они не считали это возможным для себя".
Охрана служила Лоуренсу не только для защиты от нападения, но и являлась ядром того отряда, из которого он формировал свои маневренные группы. Численность охраны доходила в общем до 90 человек, однако Лоуренс редко когда брал с собой более тридцати, исходя из соображений подвижности и уменьшения потерь. "За время нахождения, у меня на службе около шестидесяти из них умерло". Однако наступательная сила личной охраны Лоуренса была гораздо больше номинальной вследствие хорошего вооружения и морального состояния.
Лоуренс использовал маневренные возможности легких пулеметов в большей степени, чем в любой другой армии.
