Местность становилась все беднее. Не встречались большие замки, как в Нормандии. В Вимутье наш штаб расположился в очень симпатичном особняке. Во время обеда в ресторане офицеры держались так, будто находились на маневрах, хотя противник стоял всего в десяти километрах от нас. Официантка была одета в черное шелковое платье с белым фартуком. Однако, когда принесли забрызганную кровью полевую сумку французского офицера, убитого нашим дозором на подступах к городу, идиллия нарушилась.
Из Вимутье нашу бригаду отправили на запад в направлении к Конде, где ей предстояло овладеть переправами через реку Орн. Южнее дороги, по которой она двигалась, вся территория вроде бы была занята нашими войсками. До Фалеза все шло нормально. На рыночной площади этого города возникали ситуации, которые можно было наблюдать только во время войн XVIII столетия. Туда все прибывали и прибывали пленные. Они мало чем напоминали регулярные войска. Один солдат протестовал против своего пленения, утверждая, что его, отца четверых детей, призвали в армию незаконно.
Шедший в авангарде батальон встретил на Орне сопротивление, было несколько убитых. Здесь, как и везде, мы встречались с противодействием только на дорогах. Привлекли артиллерию, но так как бригада имела в своем распоряжении только 100-миллиметровые пушки и 150-миллиметровые гаубицы, были сомнения, есть ли смысл их использовать. Повсюду местные жители стояли у дверей своих домов, словно война уже закончилась. Один батальон был направлен за Орн дальше к северу, и его бросок был отмечен рождением тех самых широко известных сводок: «Батальон посредством мощных атак захватил две тысячи пленных, не понеся никаких потерь!»
Некоторые наши солдаты по собственной инициативе приблизились к противникам, размахивавшим белым флагом, что привело к неположенным переговорам со сторожевым охранением. Несколько французских офицеров, обсуждавших под белым флагом условия сдачи с рядовыми моей бригады, были объявлены пленными, и они запротестовали. Вслед за этим эпизодом вновь разгорелся бой к востоку от Конде, приведший к новым потерям.
Вечером постоянно требовалось мое присутствие на передовой. Командир французской бригады желал вести переговоры только с офицером в одном с ним чине. Из-за сегодняшнего случая он отказался прийти к нам, но хотел, чтобы я встретился с ним. В конце концов мы оба в сопровождении наших адъютантов вышли с постов охранения, медленно и нерешительно двинулись навстречу друг другу и встретились на середине ничейной полосы.
Французский полковник утверждал, что у него нет никаких полномочий, поэтому он просит пропуск для своего адъютанта, который позволит ему добраться до штаба его дивизии. На все это ушло полночи. После этого противник эвакуировался из Конде. В тылу бригады был кошмар с охраной и транспортировкой военнопленных: их скопилось несколько тысяч. Позже я узнал, что 7-я танковая дивизия, наступавшая бок о бок с моей бригадой, чтобы не терять времени, совершила весь дневной переход под белым флагом.
Возник вопрос: было ли это перерождение боевых действий явлением новым или все так и происходило с самого начала? Не пришлось ли нам вырывать наши громадные успехи у армии, которая решила не оказывать сколько-нибудь серьезного сопротивления? Были ли на самом деле хоть какие-нибудь крупные сражения?
Вероятно, германское превосходство в управлении войсками и в технических средствах преувеличивало заслуги нашей пехоты. Ввиду очевидного разгрома противника все дальнейшие жертвы казались бессмысленными. Наша пехота не имела возможности продемонстрировать, была ли ее наступательная мощь такой же, как в 1914-1918 годах. Тем не менее, на многих участках она сражалась героически.
Только посредством трезвого, спокойного языка военной истории можно избежать вредоносных последствий хвастливого репортажа, искажающего реальность.
По статистическим сводкам, общие потери с германской стороны составляют 45 тысяч человек, и если это число разделить по отдельным дивизиям и по дням, то потери окажутся, как пишут газетчики, «неправдоподобно малыми». Противник потерял 1,5 миллиона пленными.
Когда я анализировал ход этой войны уже в мирные дни, меня поразило предвидение генерала фон Секта, которое в то время другие военные не смогли оценить должным образом. Сект представлял будущую войну как сражения между небольшими профессиональными армиями, в которые войдет элита национальных вооруженных сил: пикирующие бомбардировщики, танковые части, воздушно-десантные войска. Пехота же, сформированная массовым призывом, должна играть по сравнению с ними подчиненную роль. Ход этой войны подтвердил, что Сект был абсолютно прав. Никто не смог предугадать, что разумное сочетание современных видов вооружения так быстро приведет к успеху.
Я и сам считал, что молниеносный разгром Франции наверняка означает окончание войны, и в это верили многие. Тактика захвата территории не могла быть применима к нашему главному противнику – Великобритании – по трем причинам. Во-первых, она имела превосходство на море, в отличие от держав «Оси». Во-вторых, она была членом содружества, охватывавшего половину мира. И наконец, ментальность англичан отличалась от ментальности населения континентальной Европы. Это способен понять только тот, кто годами внимательно их наблюдал. Германская идея насчет того, что в других странах простые люди воюют всего лишь за правящую плутократию, абсолютно неприменима к англичанам. Они сражались за идеалы, которые невозможно было понять в условиях гитлеровского режима. Гитлер призывал народ избавиться от западной демократии как от всего лишь «парламентских свар, арифметики большинства и коррупции жуликов». На самом деле именно демократия обеспечивает англичанам личную свободу, закон и порядок, а также уважение человеческого достоинства. За это они готовы сражаться вечно.
18 июня 1940 года казалось, что война заканчивается. Наступление в западном направлении продолжалось без специальных приказов. Некоторое сопротивление местных жителей мы встретили только в Васси. Множество пленных надо было отправлять в тыл. Днем бригада наконец получила радиограмму из 7-й танковой дивизии, которой командовал Роммель и которой мы были приданы: «Дивизия продолжает атаковать Шербур. Бригада Зенгера должна штурмовать Шербур со стороны Валони».
Нам предстояло выдвигаться в совершенно ином направлении. Несколько часов я ехал на север из Вира с ощущением, что последние выстрелы уже отгремели. Когда мне надо было перебраться через мост в Карантане, местные жители сказали, что англичане его взорвали. Действительно, поблизости виднелись следы от снарядов. Может быть, вновь начинаются бои? В этот вечер до Валони уже было не добраться. Я повел бригаду в направлении на Сен-Ло-Карантан, чтобы с рассветом выступить вдоль восточного побережья полуострова к Шербуру.
На рассвете 19 июля, добравшись до штаба бригады в Сотевиле, я узнал, что со вчерашнего дня части 7-й танковой дивизии дошли уже до западных пригородов Шербура, не встретив никакого сопротивления. Моя бригада должна была наступать с востока.
Я не хотел встречаться с Роммелем, чтобы в дальнейшем быть более свободным в своих решениях, поэтому попросил, чтобы его не беспокоили. Мои батареи 100-миллиметровых орудий были переведены на позиции, согласованные с артиллерией дивизии Роммеля, и отвечали на огонь противника, который он вел с внешних укреплений в глубь суши, главным образом по коммуникациям.
По мере подхода батальоны направлялись на юг в обход Шербура, а затем разворачивались на север к побережью. Обстановка в целом оставалась неясной. Мы видели, как десятки моряков бегут с вещмешками в глубь суши, потому что война для них уже закончилась. Но Шербур все еще оборонялся, до нас доносилась слабая, но непрерывная артиллерийская перестрелка.
Первый батальон, вступивший в бой, наткнулся на минные заграждения и был вынужден использовать тяжелые орудия. Другой батальон был выделен для охватывающего маневра в восточном направлении. Используя дорогу с высокими изгородями, ему удавалось укрываться от любого противодействия противника. Я решил отправиться на своей машине вместе с этой колонной. Обстановка начала проясняться. Невдалеке слышались приглушенные выстрелы, пули свистели мимо моего уха, и мне показалось, что кто-то пытается меня убить. Когда мы прочесывали прилегающую местность, из укрытия вышли двое моряков с поднятыми руками, но никакого оружия при них не нашли.
Придерживаясь береговой полосы, на полной скорости я вел батальон по узкой дороге к Шербуру. Несмотря на то что шла война, все вокруг было удивительно прекрасным: справа перекатывались на солнце голубоватые волны, а в гавани до небес вздымались желтые клубы пламени от горящих нефтехранилищ. Орудия на внешних береговых укреплениях молчали. Нам были видны и весь город, и вся гавань. Слева выступала возвышенная часть города и просматривались внутренние укрепления. В целях безопасности мы вели наблюдение за линией берегового уступа, четко прослеживаемой на фоне голубого неба. Слева и с тыла все еще доносились звуки слабой перестрелки – там, где наш первый батальон вступил в бой и попал на минное заграждение.
