— Слава богу, что тебя взяли, — счастливо повторяла она.
— Бог-то бог, да и сам не будь плох, — парировал я. — Помнишь, как двадцать лет назад я вернулся из Кургана? Сделай тогда я то, что они хотели, меня бы сразу вознесли. Я не сделал. Меня понизили. Теперь мне возмещается…
И как бы в доказательство моих предчувствий Френкель пригласил нас с Ириной на торжественный бал-обед в ресторан отеля «Плаза», один из самых фешенебельных в Нью-Йорке. Это был традиционный ежегодный бал госпиталя для всех докторов с женами и для участников симпозиума, всего более восьмисот человек. Илизаров был на нем почетным гостем.
Ничего подобного в Бруклинском госпитале не бывало, да и быть не могло. Мужчины явились на бал в смокингах (в Америке их называют «tuxedo», по месту, откуда пошла традиция надевать их к обеду) и в бабочках: так называемое «black-tie party», «собрание в черных галстуках». У меня был смокинг, приобретенный по случаю раньше, а Ирине пришлось срочно покупать первое в Америке вечернее платье. Она успела купить его перед самым балом, так что мы чуть не опоздали к началу.
Конечно, я не Наташа Ростова из романа «Война и мир», чтобы волноваться перед первым балом. В прежней жизни в Москве я бывал на приемах в иностранных посольствах и даже в Кремле. Но перед первым балом в моем новом госпитале я был взволнован. Был снят Большой Бальный Зал, в котором устраивались приемы по случаю приезда королей, президентов и других важных особ. Накануне там был прием в честь принца Филиппа, мужа королевы Англии Елизаветы II. Мы с Ириной не знали, что каждый приглашенный в тот вечер заплатил за билет 500 долларов. С нас денег не взяли, а если бы попросили, мы бы вряд ли согласились прийти: тысяча долларов за обед!.. В тот раз, как за своих гостей, за нас заплатил доктор Френкель, чего мы тоже не знали (потом я тоже много раз платил на госпитальных балах за приглашенных гостей, какими мы с Ириной были в тот вечер).
Сначала был коктейль в двух огромных смежных комнатах перед Бальным залом, украшенных цветами. По столам у стен и посредине в изобилии были расставлены холодные и горячие закуски, икра, осетрина и другие деликатесы. Бармены разливали напитки всех видов. Нарядная толпа расхаживала от стола к столу с бокалами и тарелками в руках. Мы с Илизаровым примостились у стены, Ирина и я все время были заняты переводом вопросов-ответов. Импозантный в смокинге, Френкель то и дело подводил к Илизарову кого-то из гостей и рекомендовал:
— Конгрессмен такой-то…
— Профессор такой-то…
— Известный киноактер (помню, там был Тони Рэндал)…
Все они почтительно говорили русскому профессору несколько приветливых слов, после чего Френкель представлял им нас с Ириной:
— Доктор Владимир и его очаровательная жена, из России. Владимир теперь работает со мной, мы будем внедрять методы профессора Илизарова.
Гости почтительно говорили русскому профессору два-три слова и отходили, сменяясь новыми. С людьми такого ранга нам с Ириной в Америке общаться еще не приходилось. После нескольких лет общения с бедняками, наркоманами и бандитами в Бруклине в голове не укладывалось: неужели вот это — наше новое окружение?!.
Илизаров переспрашивал меня:
— Это кто был? А это кто? Так, так, хорошо, хорошо…
Как всякому старому человеку, ему нравились внимание и почет.
Обед в Бальном зале был роскошно сервирован на круглых столах, по десять человек за каждым. Френкель с женой Руфью усадили Илизарова и нас с Ириной за свой стол. К Илизарову продолжали подходить гости с бокалами вина, говорили комплименты. Нам с ним постоянно приходилось вставать, отвечать на их приветствия. Он опять у меня спрашивал:
— Это кто был?.. А это кто такой?..
Я, к своему стыду, почти никого не знал и переспрашивал у Френкеля. Тот был весел, сказал в микрофон общий тост, приветствуя Илизарова. Потом отвечал Илизаров, я переводил. После аплодисментов Френкель добавил:
— Прошу всех также приветствовать нашего нового сотрудника доктора Владимира.
Так, в непривычной торжественной обстановке, я был представлен тем, с кем отныне мне предстояло работать.
Мы с Ириной вернулись домой за полночь. Я сказал:
— Видишь, оправдываются мои лучшие предчувствия!
И мы стали целоваться…
Американское общество стоит на сугубо экономических началах: все должно хорошо продаваться. И медицина тоже: коль скоро за медицину платят, значит, она тоже товар. А для успешной продажи нужна реклама. Легко понять, зачем рекламируются дома, автомобили, курорты и разнообразные виды туалетной бумаги. Но мне, врачу из Советской России, долго было непонятно: зачем и как рекламировать медицину? Лечение необходимо людям, если они больны. Тогда они обращаются в ближайшие клиники или в госпитали, и их там лечат как могут, что понятно и без рекламы. Тем не менее с первых дней жизни в Америке я на каждом шагу сталкивался с тем, что по телевидению, радио, в газетах и особенно в журналах назойливо рекламировались новые лекарства и новые методы лечения. Госпитали и клиники зазывали пациентов, рекламируя себя по всем каналам, даже на плакатах в вагонах метро. Постепенно я к этому привык. Я понял, что хотя больным реклама не так уж нужна, но тем, кто продает лекарства, и кому платят за операции, она необходима для продажи.
Теперь, с началом илизаровских операций в Америке, я увидел, как все это делается и что это дает. В конце 1980-х потепление отношений между Америкой и Россией способствовало интересу ко всему русскому. И Френкель устроил так, что пять дней, пока Илизаров был в Нью-Йорке, его атаковали журналисты телевидения и журналов, показывали его и писали о нем, а заодно и о Френкеле. Телевизионные бригады чуть ли не всех основных каналов приезжали в госпиталь и на семинар. Упоминание о Сибири, где работает «кудесник» Илизаров, звучало как цитата из «Архипелага ГУЛАГ»: «Сибирь?!. Не может быть!..» Операторы снимали Илизарова, комментаторы задавали ему вопросы, я выступал его англоязычным рупором, хоть меня и не показывали. Вечером, возвратясь с очередного позднего обеда, в его гостиничном номере я включал телевизор, и мы смотрели некоторые из отснятых сюжетов в «Последних известиях». Гавриил все время спрашивал:
— Что он сказал?.. Ага… А этот что говорит?.. Ага… Что Френкель им сказал?.. Ага… А это кто такой?.. Ага…
Один тележурналист сравнил его с Альбертом Эйнштейном:
— Невысокого роста человек с пышной шевелюрой…
Если можно было еще усмотреть нечто общее в гениальности и в корнях (отец Илизарова был горский еврей, тат, представитель немногочисленной народности Кавказа, исповедующей иудаизм), то вот уж чего у Илизарова совсем не было, это пышной шевелюры! Волосы он зачесывал с одной стороны на другую, прикрывая лысину…
