Маленький Цой был отдан в ясли, когда ему исполнился год и четыре месяца. До этого за ним присматривали и ухаживали сначала мама, а по окончании ее декретного отпуска – приходящая нянюшка. «Декретным» он назывался потому, что введен был постановлением (декретом) Совнаркома (Совета Народных Комиссаров) в ноябре 1917 года, сразу после Октябрьского переворота.
Валентина Цой (из интервью автору, 2007):
«Он ходил в ясельки. Год и четыре месяца я его дома продержала – раньше ведь как: два месяца декрета и все, на работу. Но у меня еще было два месяца учительского отпуска, а на год целый я нанимала няньку. Она приходила, я шла работать, чтобы работу не потерять, потому что с работой было сложно, у меня уроков было мало, всего десять часов в неделю, так что сидела нянька недолго. А нянька была подругой моей сестры Веры, она была из большой семьи, бедной, и деньги ей были нужны. Короче, год так протянула. Потом отдали в ясельки, что тоже тогда очень трудно было. А он там очень плакал, мы забирали его пораньше…»
Семье нужны были деньги, поэтому отец Цоя летом вместо отпуска ездил в Воркуту, подрабатывать по своей инженерной специальности, а Валентина, подхватив маленького сына, отправлялась в пионерские лагеря – старшей пионервожатой или воспитательницей.
Летние лагеря пионеров были такой специальной формой воспитания подрастающего поколения. Там бывало весело, бывало и тоскливо – смотря куда попадешь и какие рядом люди. Впрочем, это ведь относится не только к пионерским лагерям.
Ясли и детские сады тогда были только государственными (муниципальными, как нынче говорят). Попасть в них, как и сейчас, было непросто, хотя условия, в которых находились там дети, были часто не лучшими. Как и везде, все зависело от персонала. Если воспитательницы и нянечки были сердобольными людьми, малышам жилось сносно, в противном случае ясли и детсады превращались в ежедневную пытку.
Витя Цой от рождения был спокойным и тихим мальчиком, здесь он унаследовал характер отца – неразговорчивого, незаметного, углубленного в себя. Но детские учреждения мальчик переносил плохо, поэтому раннее детство выдалось не слишком радостным. Несмотря на материнскую любовь и ласку (отец был в этом смысле сдержан), Витя большую часть времени проводил в ненавистных яслях, где плакал, а посему не пользовался любовью нянечек – непрерывно плачущих детей не жалуют. «Ну чего тебе надо? Какого еще рожна?» Ребенок был признан трудным, неконтактным, попытки как-то переломить его характер оказались тщетными.
Мне кажется, что в самом раннем возрасте происходит негласное определение отношений с миром на всю оставшуюся жизнь. Эти отношения могут быть дружественными, враждебными или же нейтральными. Последнее означает, что ты миру как бы не нужен, ты лишний, отшельник, неприкаянный. У Цоя, по всей видимости, с детства сложились именно такие отношения с миром, об этом свидетельствуют почти все его ранние песни. Он не терпел принуждения, но при этом не протестовал громко, не бился за свои права, а по возможности уклонялся от навязываемого ему способа жизни, занятий или установок. Он предпочитал выбирать сам.
При этом о враждебности не было и речи. Все, кто знал Цоя, отмечают его мягкость и доброжелательность. Он не был колюч, а если его слишком уж доставали, просто замыкался в себе.
Таких людей невозможно сломать, ибо они живут согласно древней восточной притче о сосне и вишне.
«Посмотрите на сосну, говорит мудрец. У нее мощные толстые ветви, они выдерживают тяжесть снега, не гнутся. Но если снега навалило слишком много, ветвь ломается.
А взгляните на вишню. Ее тонкие ветви гнутся под тяжестью снега, клонятся к земле – и она, наконец, стряхивает снег с себя, и ветви снова выпрямляются, несломленные».
На этих принципах, развитых в философию, построены все системы восточных единоборств, которыми, кстати, так увлекался Виктор Цой в молодости. Не сила на силу, а внешняя податливость в ответ на силу, чтобы обвести ее вокруг пальца.
В детский сад его перевели, как и положено, трех лет, в 1965 году.
В скором времени появляется и первое свидетельство о художественных способностях ребенка. Воспитательница детского сада замечает, что он любит рисовать и рисует хорошо, значительно лучше сверстников. В дальнейшем то же самое отмечали и школьные учителя, поэтому мама Цоя отдала сына в художественную школу.
Уже в детском саду и выясняется, что Витя Цой человек настроения – если ему не хочется рисовать, то его не заставишь. Но он очень нравится родителям других детей своим спокойствием и немногословностью, поэтому его часто приглашают на дни рождения или просто в гости.
Витя ходит туда один, даже мать его не сопровождает. Вероятно, все приятели и приятельницы жили неподалеку. (Этот факт, кстати, показывает, насколько беспечно мы все относились к безопасности, потому что практически ничего не знали о маньяках, похитителях детей, педофилах. Мне говорят, что не было гласности и свободы слова, тогда, мол, эти факты умалчивались. Теперь мы знаем о них, но разве это увеличило нашу безопасность? Нет, увеличилась лишь подозрительность.)
Валентина Цой (из интервью автору, 2007):
«Витю очень любили приглашать в гости родители других детей, потому что он был спокойный, уравновешенный и умный. Но как-то был случай. Он мне говорит: мама, я пойду к Коле (это еще период детского садика был). Я говорю: иди. Потому что обычно в десять вечера он всегда был дома. А тут одиннадцать, двенадцать – его нет. Ребенок-то маленький! А я даже не спросила, где этот Коля живет! И тут меня стало трясти! Я выбежала на улицу, куда идти – не знаю. А он ко мне как-то со спины подошел и говорит: „Мама…“ И я ударила его по лицу. Уж очень неожиданно он ко мне подошел, если б издалека я его увидела, может, успела бы остыть. Ой, думаю, что ж я наделала! Он заплакал. Но пока мы с ним на четвертый этаж поднимались, успели помириться, я у него прощения попросила».
С тех пор она ни разу не ударила сына.
Вообще, Валентина Васильевна рано поняла, что с сыном нельзя разговаривать на повышенных тонах – он не терпел крика, сразу замыкался в себе. И она, будучи женщиной эмоциональной, взрывной, активной, сдерживала себя и говорила с ним тихо и спокойно. Она полагает, что именно этим объясняется отмечаемая многими черта Цоя – спокойствие.
Раннее детство Виктора пришлось на время социальной бодрости, если можно так выразиться. За прошедшие после тяжелейшей войны пятнадцать лет страна не только залечила, в основном, ее раны и восстановила хозяйство, но и сделала попытку освободиться от культа личности и связанных с ним репрессий. От культа освободиться удалось. Уровень репрессий удалось лишь снизить.
