— Ольга, прекрати развешивать свои страхи и проблемы. На каждый пустяк ты нагромоздишь короб препятствий. Первые дни мы поживём там все вместе, и ты с нами, а потом вы уедете, а я останусь. Ко мне привыкнут, меня полюбят. Ты же знаешь, как я умею со всеми ладить и быть необходимой.
В таком нерешённом и неопределённом состоянии мы и оставили этот разговор. Я сказал, что обещал быть в какой-то редакции, и, поблагодарив Ольгу за прекрасное угощение и интересный вечер, удалился.
И тут я не могу не познакомить читателя с некоторыми обстоятельствами, объясняющими характер Регины и природу такой тесной дружбы женщин, столь непохожих одна на другую.
Регина пять раз была замужем и больше года ни с кем не уживалась. Мужья отлетали от неё, словно футбольные мячи от штанги ворот. И отлетали далеко — настолько, что никогда уж не появлялись ей на глаза и не подавали о себе сигнала. Было что-то роковое в характере этой женщины. Она и сама была себе не в радость. На каждом драматическом повороте своей судьбы она впадала в тяжелейшую меланхолию. Иногда депрессия завершалась истерикой. Она плакала и ломала руки, перебиралась к Ольге и часами выговаривала ей свою душевную боль. Судьба женщин во многом была схожей, и Ольга Леопольдовна с пониманием и сочувствием относилась к её мукам. И звала к ней врачей, покупала лекарства, — и, в конце концов, возвращала подругу к её обычному состоянию.
А однажды у Регины появился друг из какого-то колена многочисленных племён Кавказа. Он выдавал себя за дипломата и будто бы приехал в Москву по вызову Министерства иностранных дел на длительное время. Сын гор был молод, и его чёрные очи горели огнём любви ко всему человечеству. Он умел красно говорить, играл на гитаре и пел, как питерский бард Розенбаум. Кавказец выдавал себя за потомка каких-то знаменитых князей, будто бы даже из того рода, из которого вышла грузинская царица Тамара. Он и имя носил чисто кавказское: Казбек.
Правнук князей явился для Регины подарком судьбы: на этот раз она влюбилась горячо и самозабвенно, и первые месяцы их жизнь была безмятежной, и, казалось, счастью истомившейся от одиночества женщины не будет конца. Но однажды Казбек сказал Регине: мне предстоит секретная миссия в далёкую африканскую страну. К несчастью, он не может взять её с собой, но, чтобы Регина не скучала, оформит ей туристическую путёвку в прекрасную страну Италию. Никогда не была Регина в Италии, и в других менее прекрасных странах она не была, а потому и с радостью согласилась. И поехала. А Казбек ещё на несколько дней задержался в Москве, а потом почему-то и вовсе не поехал в Африку, а вернулся в Тбилиси и привёз оттуда свою семью: молодую интересную грузинку — тоже, видимо, из древнего рода князей, и четырёх маленьких прелестных грузинят. Написал заявление в паспортный стол милиции с просьбой прописать его, пока одного, подделал подпись хозяйки квартиры и пошёл очаровывать и одаривать деньгами покладистых сотрудниц паспортного стола. И пока он всё это делал, из Италии вернулась его обожаемая Регинушка.
С Казбеком не было никаких объяснений; он сказал, что человек он восточный, а у них на востоке заведено многожёнство, так что теперь у него две жены.
И потомок князей показал Регине паспорт со своей, теперь уже московской пропиской.
Регина пролепетала:
— А я… Я не давала тебе прописку.
— Не давала?.. Ты что говоришь, женщина! А разве не ты написала заявление в милицию с просьбой прописать меня, твоего мужа?
И показал ксерокопию заявления с подписью Регины. Та долго всматривалась в эту подпись, а потом выронила листок из рук и рухнула на пол без чувств. Очнулась она возле дверцы автомобиля скорой помощи. И, увидев людей в белых халатах, сказала:
— Я не хочу в больницу. Отведите меня вот в этот дом.
И показала на дверь квартиры Ольги Леопольдовны.
Три месяца она лежала на диване с болями в сердце и в состоянии крайней депрессии. Ольга же на следующий день после случившейся драмы пошла к начальнику милиции и обо всём ему рассказала. Тот отправил заявление Регины на экспертизу. А родственник царицы Тамары, узнав об этом, счёл разумным не дожидаться результатов экспертизы, принёс Регине ключи от квартиры и сказал, что навсегда уезжает со своей первой женой в Африку. Просил её не писать ему и не ждать его возвращения.
При этом он криво улыбнулся и добавил:
— Любовь у нас была, но кончилась.
И не сказал ей подобающего в таких случаях прощай или до свидания. Наверное, у них там, на Кавказе, ещё задолго до царицы Тамары был заведён такой обычай.
Судьбе было угодно так распорядиться, что с тех пор и до нынешнего дня мы ни разу не встречались с Ольгой Леопольдовной Лисс. Накануне сорокового дня после смерти Надежды я позвонил ей и хотел пригласить на поминки, но она была в командировке. А на следующий день после поминок мне из Абхазии позвонил грузинский писатель Бидзина Голетиани и в благодарность за перевод его повести на русский язык предложил мне отдохнуть в санатории «Гагра». При этом сказал:
— Путёвка на вас выписана. Зайдите к директору санатория и назовите своё имя.
В Москве стоял лютый холод, настроение моё по-прежнему было тоскливым, и я охотно принял приглашение и выехал на юг.
Курортный городок Гагра встретил меня ярким и почти по-летнему горячим солнцем. От земли и моря ещё тянула зимняя прохлада, и легкий ветерок, дувший то с моря, то с гор, ещё дышал бодростью снежных вершин, но солнце уж разливало по воздуху негу раннего пробуждения, а гребни волн, катившие на песчаный берег, приглашали отдыхающих полюбоваться золотым блеском солнечных лучей.
В вестибюле санатория меня встретил Бидзина, полный, с нездоровым цветом лица мужчина, с которым я встречался в кабинете редактора журнала «Трезвость и культура» — там меня уговорили взяться за перевод повести «Бурдюк». Бидзина не скрывал, что повесть автобиографическая, он писал о себе, о том, как он допился до степени глубокого алкоголика, попал в больницу и там при помощи врачей выбирался из своего ужасного состояния. Повесть по причине пронзительной правдивости была интересной и поучительной для таких же бедолаг, каким был главный её герой. Я взялся её переводить, и журнал уже начал её печатание. Для Бидзины это было большим счастьем: он впервые выходил на русского читателя, и это уже давало ему всесоюзную известность.
Директор санатория тоже был грузин и, как я понял, дружески относился к писателю. Показывая на Бидзину, он сказал:
— Его друзья — мои друзья. Вот вам ключи от комнаты, располагайтесь и будьте как дома.
