конце доклада сорвался.
Житков передал:
— Спокойно, Дронов. Танками займутся другие. Сейчас на тебя пехота пойдет. Будь внимателен. Подпусти их поближе и ударь как следует. У вас три пулемета — сила! Любой ценой удержи позицию. Докладывай обстановку. Держись, земляк…
Из окопа Дронов увидел, как из Королевской рощи высыпали вражеские автоматчики. Короткими перебежками они приближались к позиции взвода. Дронов поднес к глазам бинокль. Цепь атакующих оказалась так близко, что он невольно отпрянул назад.
Немцев видели и остальные пулеметчики. Ближе всех к Дронову находился 1-й расчет. Щит пока был снят, он стоял в окопе под рукой: как только пулеметчики откроют огонь и обнаружат себя, щит будет поставлен на место. Дронов чувствовал, как напряжены нервы у подчиненных ему бойцов. У наводчика даже скулы побелели.
Со стороны противника все громче доносились голоса приближавшихся фашистов.
— Взвод, внимание… — протяжно начал Дронов, продолжая вести наблюдение за противником. Бинокль ему уже был не нужен — и простым глазом хорошо просматривались каски и лица гитлеровских солдат. Младший лейтенант оторвал взгляд от вражеской цепи, придвинулся к пулеметчикам. Настало время, и команда сама вырвалась из горла: — Огонь!..
Враз заговорили пулеметные очереди. Они разорвали напряжение, и Дронову с его бойцами стало легче. Люди ощутили: в их руках действительно сила и они бьют врага. Пулеметы захлебывались от огня. Казалось, что и они чувствуют ненависть к врагам, осквернившим нашу священную землю. Длинные очереди не прерывались. Тра-та-та! Тра-та-та! — неслось над окопами густо, напористо. И это «тра-та-та» поднимало дух бойцов, вселяло уверенность в победе. Дронов видел, как падали атакующие. Не удержался, в возбуждении крикнул:
— Свинец-то наш — не сладкий! Молодцы, ребята, коси фашистов!
Наткнувшись на плотный пулеметный огонь, вражеская пехота откатилась назад. Автоматчики залегли и открыли беспорядочную стрельбу. Вскоре, подгоняемые своими командирами, они поднялись и снова пошли в атаку. И снова врага встретил разящий огонь наших «максимов». И опять дрогнула, не выдержала вражеская цепь. Но через несколько минут фашисты пришли в себя и возобновили атаку. Теперь они двигались более осторожно, рассредоточенно.
— Огонь!..
Голос Дронова окреп, в нем зазвучали металлические нотки.
Так продолжалось несколько часов. Когда была отбита четвертая атака, из рощи по взводу ударили фашистские минометы. Мины ложились густо, огонь велся прицельно, и, казалось, от него не было спасения.
— Ложись на дно окопов! — крикнул Дронов, плотнее прижимаясь к неровной сыпучей стенке.
Не обращая внимания на свист осколков, он продолжал наблюдать за полем боя. А из окопов слышались стоны — кого-то не уберегло и укрытие…
И опять шли гитлеровские автоматчики, поддерживаемые минометным огнем. Им, вероятно, казалось, что в окопах уже никого не осталось в живых. Но взвод жил и продолжал бой, несмотря на потери. Теперь уже сам Дронов стоял за пулеметом, сменив тяжело раненного первого номера соседнего расчета. Пальцы крепко сжимали рукоятки «максима», глаза ясно видели цель — новую волну оголтелых фашистов. «Да сколько же там этой нечисти?!» — с бешеной злобой вопрошал себя Дронов, ведя огонь. Он увидел, как от кожуха стали отлетать струйки пара.
— Демчук! Собери всю воду из фляг, слей в ведро и неси к пулемету! — приказал Юрий подносчику патронов.
Боец взял ведро и исчез за изгибом траншеи. Через несколько минут он вернулся с пустым ведром и двумя фляжками.
— Ну что? — спросил младший лейтенант.
— Вот в этих двух немного осталось, в остальных — пусто.
Демчук приблизился к пулемету, достал из-под каски пилотку, обернул ею руку и стал откручивать горячую пробку наливного отверстия.
— Не надо! — остановил его Дронов. — Воду во флягах оставим для раненых.
— А как же пулемет? Скоро «плевать» начнет…
Дронов и сам понимал, что без охлаждения ствола пулемет много не настреляет. Пуля в раскаленном стволе теряет убойную силу, не долетает до цели.
— Демчук! — крикнул он бойцу. — Бери ведро и — в деревню! Мигом!
До первых домов было метров шестьсот. Пока туда бежит, потом оттуда с ведром воды… Надо дать «максиму» передышку. И тут — еще одна тревожная мысль: «А сколько же патронов осталось?» Дронов чувствовал: патроны на исходе. Да еще связь прервалась… Положение создавалось критическое. Немцы снова зашевелились. Командир взвода не знал, сколько еще продлится бой: час, два?
Сзади слева чадили подбитые артиллеристами «тигры». И это прибавляло сил, поднимало дух пулеметчиков. Вскоре вернулся Демчук с водой. А тут и помощь пришла — отделение автоматчиков. По траншее к Дронову бежал незнакомый сержант. В руках у него были две цинковые коробки с патронами. За ним едва поспевал солдат, нагруженный тремя такими же коробками.
— Товарищ младший лейтенант! Прибыли в ваше распоряжение!
Дронов готов был расцеловать сержанта: вовремя помощь пришла, и патроны теперь есть.
— Спасибо, сержант. Кто вас прислал?
— Капитан Житков.
Дронов знал: теперь они выстоят. По сердцу прошла приятная волна: он подумал о начальнике штаба батальона, о своем земляке…
Пыль, дым, грохот, крики — все смешалось в нескончаемый рев боя. Такого ада Дронов даже в мыслях представить не мог. Не заметил, как в траншею шлепнулась мина. Правую ногу обожгла боль. В сапоге почувствовал теплое, липкое. «Надо перевязать, а то потеряю много крови», — подумал Юрий. Он сел на дно окопа, стал снимать сапог. Ничего не вышло. Подбежал солдат — пожилой, черный от пороховой гари. Достал нож, осторожно разрезал голенище. Снял сапог и портянку, стал бинтовать…
За Королевской рощей садилось тусклое, будто обессилевшее солнце. Поле перед рощей тоже пожухло, потускнело. На темном фоне виднелись серо-зеленоватые бугорки — трупы вражеских солдат. Не прошел враг!
Опираясь на палку и волоча раненую ногу, младший лейтенант двигался по траншее. Он обходил расчеты, радуясь первой победе и горько переживая понесенные утраты. Боевую задачу взвод выполнил, но цена, цена…
Рана оказалась не опасной. В медсанбате из ноги вынули пять осколков. Утром Дронова с группой раненых отправили на машине на железнодорожную станцию, там посадили в вагон, и Юрий поехал лечиться. Лежал он в городе Грязи, Воронежской области, в эвакогоспитале 3364.
Лечение затянулось. Дронов томился в госпитальной палате, часами читал газеты и книжки, писал письма. Он посылал их в Москву и в дивизию. С нетерпением ждал и жадно читал ответы. Домашние новости были скупы: отец работал на заводе, мать тоже трудилась на старом месте — на почте. Радовало, что в Москве стало спокойнее, воздушные налеты прекратились, лишь изредка прорывались одиночные самолеты-разведчики.
А от Виктора, старшего брата, не было никаких вестей. В письме из госпиталя брат сообщил: выписываюсь, ждите новый адрес. Потом пришло письмо с дороги: еду на фронт. А куда — неизвестно. И все — ни слуху ни духу.
Из расспросов прибывавших раненых
