Однако пребывание в полтавском училище не могло оставить глубокого следа в подростке, так как преподавание в этом учебном заведении было проникнуто казенной рутиной и мало давало пищи уму и сердцу.
Гоголь проучился в Полтаве несколько больше года. Когда мальчиков взяли на летние каникулы, умер младший брат Иван. Николай некоторое время оставался дома. Василий Афанасьевич, узнав об открытии в Нежине в начале 1821 года нового учебного заведения — Гимназии высших наук князя Безбородко, тотчас же стал наводить справки. По полученным сведениям, Нежинская гимназия представлялась солидным и серьезным учебным заведением, в котором, как указывалось, преподаваться «будут все науки, какие и в университетах преподаются», а окончившие ее получают те же аттестаты и преимущества, что и студенты.[21] Весной 1821 года одиннадцатилетнего Гоголя отвезли в Нежин, и 1 мая после вступительного экзамена он был принят в гимназию.
Гимназия высших наук князя Безбородко в Нежине учреждена была «в особенную пользу образования детей бедных и неимущих дворян Малороссийского края и приготовления их на государственную службу». Нежинская гимназия была единственным высшим учебным заведением для большей части левобережной Украины, однако она не давала какой-либо определенной специальности, подготовляя из дворянской среды кадры для местного чиновничества. Обучение в Гимназии высших наук продолжалось девять лет и делилось по трехлетиям на три курса — низший, средний и высший. Последний, высший курс приравнивался к лицейскому, или университетскому, и имел два отделения — философское и юридическое.
В системе гимназического преподавания философские, юридические и гуманитарные дисциплины занимали главное место. Профессор русской литературы П. Никольский, автор распространенной тогда теории словесности, «реторики», читал историю литературы с классицистических позиций. Пушкина он не признавал и относился враждебно к новым явлениям в литературе. «Вообще научное и литературное воспитание наше делалось, можно сказать, самоучкою, — вспоминал один из бывших студентов. — Профессор словесности Никольский о древних и о западных литературах не имел никакого понятия. В русской литературе он восхищался Херасковым и Сумароковым; Озерова, Батюшкова и Жуковского находил не довольно классическими, а язык и мысли Пушкина тривиальными, признавая, впрочем, некоторую гармонию в его стихах… Шалуны товарищи в 5-м и 6-м классах, обязанные еженедельно данью стихотворения, переписывали, бывало, из журналов и альманахов мелкие стихотворения Пушкина, Языкова, кн. Вяземского и представляли профессору за свои, хорошо зная, что он современною литературою вовсе не занимался. Профессор торжественно подвергал строгой критике стихотворения эти, изъявлял сожаление, что стих был гладок, а толку мало…»[22]
В программе по литературе и риторике для 6-го класса на 1827 год указан ряд авторов средневековья, античности и русского XVIII века. Эта программа дает представление о том круге знаний, который Гоголь вынес из гимназии: «В шестом классе должно заниматься эстетикою или разбором изящных риторов, каковы: Демосфен, Цицерон, Мурет, Боссюет, Флетье, Массильон, Бурдалу, Феофан Прокопович, Яворский преосвященный, Гедеон, Платон, Анастасий и другие; разбором писателей, каковы: Иерузалем, Фенелон, Томас, Каранчиоли, Бем, Татищев, Эмин, Карамзин и другие; и, наконец, разбором изящных стихотворцев, каковы: Гомер, Гораций, Виргилий, Овидий, Петрарк, Камоэнс, Тасс, Мильтон, Буало, Расин, Попе, Ломоносов, Сумароков, Херасков, Державин, Жуковский и другие; но без дальнейших умствований, умозрений и умоположений».[23] Как характерно это указание об изучении эстетики и литературы «без дальнейших умствований», выражающее то охранительное направление, которое старались придать науке правительственные инстанции. Ведь античные «риторы» и церковные проповедники занимали главное место в изучении эстетики и красноречия. В «разборе» литературных произведений русская литература представлена весьма ограниченным кругом писателей: характерно, что из программы выпала почти вся сатирическая литература XVIII века — Фонвизин, Новиков, Крылов, не говоря уже о Радищеве. Новая западная литература также не была представлена в школьном преподавании. Гимназисты сами дополняли чтением тот круг знаний, который они получали в школе.
Гоголь отрицательно оценивал гимназию при ее первом директоре — Орлае. Но после ухода Орлая, в конце 1826 года, когда направление гимназической жизни определялось группой передовых профессоров во главе с инспектором Н. Г. Белоусовым, отношение Гоголя к гимназии меняется. Именно этот период он называет самым счастливым периодом в Нежинской гимназии высших наук: «… директора у нас нет, — сообщает Гоголь матери в письме от 16 ноября 1826 года, — и желательно, чтобы совсем не было. Пансион наш теперь на самой лучшей степени образования… до какой Орлай никогда не мог достигнуть; и этому всему причина — наш нынешний инспектор; ему обязаны мы своим счастием; стол, одеяние, внутреннее убранство комнат, заведенный порядок, этого всего вы теперь нигде не сыщете, как только в нашем заведении. Советуйте всем везть сюда детей своих: во всей России они не найдут лучшего».
Нежинская гимназия не получила в жизни Гоголя того значения, какое имел для Пушкина Царскосельский лицей, тем не менее ее роль в становлении взглядов молодого Гоголя была весьма значительна. Наряду с теневыми сторонами, рутинерством и схоластикой школьного преподавания в гимназию проникали и новые, передовые веяния, благотворно влиявшие на развитие будущего писателя. И в Нежинской гимназии высших наук нашлись люди, стоявшие на уровне передовых взглядов своего времени. Обязанности директора с конца 1826 года более двух лет выполнял профессор математики и естественных наук Шаполинский. По словам одного из учеников лицея, П. Редкина, вокруг Шаполинского и Белоусова группировался кружок, к которому принадлежали «люди благородные, умные и сведущие» — Ландражин, Зингер, Соловьев, пользовавшиеся «любовью и популярностью среди учащихся».[24] В противоположном лагере находились реакционные профессора во главе с Билевичем.
На два лагеря делились и ученики гимназии: на привилегированную группу из богатых дворян и на детей менее состоятельных родителей. Богатые «аристократы» среди гимназистов не жаловали Гоголя. Школьное прозвище — «таинственный Карла», — по свидетельству А. Данилевского, дано было Гоголю потому, что он держался особняком от аристократической группки гимназистов.[25] Не только сознание своего неравноправного положения среди привилегированных учеников, но и постоянная внутренняя углубленность, стремление к заранее поставленной возвышенной цели отделяли юношу от его гимназических товарищей. В письме к дяде Петру Косяровскому от 3 октября 1827 года Гоголь признается: «Недоверчивый ни к кому, скрытный, я никому не поверял своих тайных помышлений, не делал ничего, что бы могло выявить глубь души моей». Тяжело пережил юноша смерть отца, умершего в апреле 1825 года, потеряв в нем «вернейшего друга», «всего драгоценного» «сердцу» (письмо к матери от 23 апреля 1825 года). Со смертью отца материальные затруднения семьи еще более возросли, и Гоголь за все свое пребывание в гимназии постоянно испытывает нужду в деньгах даже для самых незначительных и необходимых расходов.
