нет), то, во всяком случае, на протяжении многих лет должен был находиться в ежедневном контакте с людьми, которые там были; и мы знаем, что рассказы Птолемея об Александре, как правило, отличаются здравомыслием и достоверностью. У этих историй на самом деле есть очень простое разумное объяснение. Дожди еще случаются в этом районе, хотя и редко. Воронов и змей не так уж сложно встретить в пустыне; а группа всадников, бредущих по безлюдным местам, испугает любое встречное животное — естественно, что те бежали перед наступающим караваном [15].
Более-менее верную картину того, что представлял собой оазис оракула Аммона в те дни, можно составить из сопоставления рассказов древних авторов (самый полный отчет можно найти у Диодора, XVII.50) с данными о современной Сиве [16]. В двух милях друг от друга две главные деревни — Сива и Агхурми, — жмутся на двух одиноких каменистых холмах, которые возвышаются над окружающей гладью пальмовых рощ и оливковых садов. Остатки храма Амона находятся в Агхурми. Под холмом, в нескольких сотнях метров южнее, расположены развалины другого храма, поменьше (местные жители в наши дни называют это место Умм-Убейда). Как говорят, развалины свидетельствуют о том, что оба храма были перестроены в правление персов в Египте. Что касается храма Амона, то «рядом с древним Источником Солнца еще можно различить линию стены из квадратных камней, образующую прямоугольный двор примерно 50 на 48 ярдов. Сам храм состоял из нескольких дворов и залов с колоннами и без них, теперь полностью разрушенных; дальше, в конце главного четырехугольного двора, находилось святилище. Два помещения, прилегавшие когда-то к нему, исчезли, и едва-едва можно разглядеть место, где находились врата, которые вели в него; но от входа в само святилище и от передней его части остались значительные фрагменты. Это был зал длиной примерно 30 футов, шириной от 10 до 13 футов, выложенный огромными блоками, из которых несколько до сих пор стоят на своих местах, украшенные не меньше чем тремя рядами надписей и рисунков… Там, во тьме, обитал Амон, и его священная барка покоилась на алтаре или, скорее, на кубе из камня или дерева в центре зала. Античные историки рассказывают, что барка была сделана из „золота“; это значит, что она была из дерева, обшитого золотыми листами. По-видимому, в длину она была короче святилища примерно на 7–8 футов. Можно представить ее себе, глядя на рельефы Луксора и Карнака, где изображены барки фиванского Амона с тонким и высоким силуэтом, носом и кормой, украшенными бараньей головой, экипажем из богов, грузами из фигур, их наосами под белыми вуалями, хранящими изображение бога в своих непрочных стенах. Как сообщает Каллисфен, изображение украшала масса изумрудов и других драгоценных камней. Надо представить его себе в виде такого составного идола, какие упоминаются, например, в Дендере, тело которого изготавливалось из разных материалов и обычно скреплялось воедино на каркасе из дерева или бронзы. Вышеупомянутые изумруды конечно же не то, что мы называем изумрудами, а те или иные из многочисленных камней, которые египтяне называли общим термином мафкат, — в основном зеленый полевой шпат, предок изумруда, активно использовавшийся в Саисский период [17]. Как и все статуи оракулов, эта тоже была сконструирована таким образом, чтобы иметь возможность совершать ограниченное количество жестов, двигать головой, взмахивать руками. Жрец тянул за веревку, заставляя изваяние двигаться, и изрекал пророчество. Все знали об этом, но никто не обвинял его в мошенничестве. Жрец был орудием в руках бога — бессознательным орудием. В какой-то миг дух охватывал его; он шевелил статуей и собственными губами; он отдавал свои руки и голос, но именно бог повелевал его действиями и вдохновлял его речи» [18].
Что же касается пребывания Александра в святилище Амона, то Каллисфен рассказывает следующее: «Жрецы разрешили только одному царю войти в храм в обычной одежде; остальные же должны были переодеться (кроме Александра) и слушать изречения оракула, находясь вне храма, и только он — из храма. Ответы оракула давались не словами, как в Дельфах и у Бранхидов, но большей частью кивками и знаками… причем прорицатель принимал на себя роль Зевса (то есть Амона. — Авт.). Однако прорицатель в точных выражениях сказал царю, что он — сын Зевса» [19].
В более поздних вариантах рассказа, дошедших до нас через Клитарха, он был расширен и приукрашен. В них Александр спрашивает, дарует ли ему бог, его отец, всю землю во владение, и получает ответ, что бог непременно так и сделает. Затем он спрашивает, понесли ли наказание замешанные в убийстве его отца Филиппа, и оракул восклицает, что вопрос этот нечестив, потому что его отцу, богу, невозможно навредить. Эти новые подробности могут быть следствием развития мифа об Александре, возникшего еще до его смерти. С другой стороны, когда Александр объяснял полученными от Амона указаниями причину того, что в Индии он принес жертвы отдельной группе богов [20], кажется вполне определенным, что такое повеление ему действительно дал оракул. По-прежнему остается неразрешенным вопрос, когда были получены указания: во время того исторического визита Александра в святилище или позднее через посланцев, так как мы знаем в связи с обожествлением Гефестиона, что Александр и впоследствии продолжал советоваться с богом через посланцев.
У нас нет причин сомневаться, что жрецы Амона действительно приветствовали Александра как сына верховного божества. Однако теперь считается, что это было общепринятым обычаем для всех царей Египта [21]. Каждый фараон со второго тысячелетия до н. э. официально был сыном Амона-Ра. Согласно установленной формуле, Амон даровал своим царственным сыновьям «головы всех живущих», «все страны, все народы», «все земли до самого круговращения солнца». Возможно, Тарн прав, считая, что Александр не проходил «ритуала», если под этим понимать конкретную церемонию коронации, обычную для фараонов, но он, очевидно, не мог советоваться с оракулом, не пройдя через тот или иной обряд; и такой ритуал, во время которого жрецы Амона приветствовали того, кто приходил к ним в качестве царя Египта, почти наверняка должен был включать в себя объявление царствующего фараона происходящим от божественного отца и обладающим всемирным господством.
Примечательно не то, что египетские жрецы назвали Александра сыном Амона, а то, что именно за это высказывание ухватились греки и, вероятно, сам Александр, который со всей серьезностью утверждал это перед всем миром. Александр «продолжал», как пишет Хогарт [22], быть сыном Амона «в странах, к которым Амон не имел никакого отношения… Неясно, имелись ли в обычной практике центральноазиатских религий какие-либо средства или прецеденты, почти такие же
