До осени 1942 года германская армия наступала на всех театрах военных действий. Но после того времени она была вынуждена перейти в оборону. Весной 1943 года применение радаров обернулось поворотным пунктом в войне, как на море, так и в воздухе. Это новое изобретение исключало дальнейшее применение тактики, проводимой подводными лодками, которая до сих пор была успешной. Война с помощью подлодок в существовавшей тогда форме подошла к концу. Их потери быстро росли. Стало невозможно дольше скрывать тот факт, что наши потери серьезно возросли.
В середине того же года западные союзники вынудили люфтваффе окончательно перейти к оборонительной войне. Люфтваффе все еще могли одерживать победы вплоть до лета 1944 года, пока союзники не высадились в Европе. До этого времени англичане и американцы несли тяжелые потери в летном составе, сражавшемся над Германией. Однако остановить разрушения, наносимые бомбардировщиками противника, было невозможно. На востоке люфтваффе, сконцентрировавшие свои силы на жизненно важных точках вдоль линии фронта, до конца 1944 года все еще могли оказывать значительную помощь наземным войскам. (Сокращение вооруженной мощи люфтваффе объясняется высоким процентом потерь летного состава. Если в армии были трое раненых на одного убитого, то в люфтваффе соотношение было обратным. Потери[4] офицеров люфтваффе, а именно 15 процентов убитых, составили самую высокую пропорцию во всем вермахте[5].) Качество обучения ухудшилось, потому что многие инструкторы погибли во время поставки припасов войскам по воздуху и из-за нехватки горючего. По этой причине германские пилоты, которые проходили обучение, не могли иметь более 250 часов налета, в то время как английские и американские летчики во время обучения располагали вдвое большим количеством часов.
После провала воздушного нападения на Англию главная вина этого падает на Геринга, не обеспечившего интенсивную разработку новых самолетов. Правда, осенью 1944 года люфтваффе еще могли оказать сопротивление, поскольку располагали 3300 истребителями против 1000 в начале войны, однако они не были так хороши, как машины союзников. Реактивный истребитель Ме-262 был в свое время самым быстрым в мире, и шесть эскадрилий этой модели воевали до конца войны, но перед началом вторжения он еще не был готов, поскольку Гитлер потребовал, чтобы машины были переоборудованы в истребители-бомбардировщики. Таким образом, он отложил их практическое применение на девять месяцев.
После такого широкого разоружения люфтваффе и сворачивания кампании подводных лодок вся тяжесть борьбы пала на сухопутные вооруженные силы. Они должны были проводиться армией и соединениями люфтваффе, а также дивизиями СС. Армия не только была вынуждена противостоять огромному материальному превосходству противника на суше, не получая при этом достаточной поддержки от собственных военно-воздушных сил, но и изо дня в день ей приходилось выдерживать порой беспрепятственные атаки вражеских формирований бомбардировщиков. То, что все еще удавалось сохранять позиции на многих фронтах, почти полностью обеспечивалось армией. Естественно, другие силы продолжали делать то, что могли, и также несли тяжелые потери. Однако их усилия не играли решающей роли.
Если вообще стоит искать причины, которые удерживали германского солдата в сражении до полного и окончательного коллапса, то их следует искать в его чрезмерно развитом чувстве долга, в его покорении неизбежному и в его отчаянной надежде, что слишком много крови и слез пролито зря. Конечно, сыграли свою роль и умная пропаганда, которой он подвергался в течение нескольких лет, и в не меньшей степени эксплуатация его мужских добродетелей, которые воспитывались на протяжении веков. Способность армии стойко держаться, невзирая на обрушившиеся на нее бедствия, достойное несение солдатами службы при тяжелейших испытаниях, величина их жертвы и их верность отечеству не может превзойти ни одна армия в мире[6].
Верховное командование, возглавляемое Гитлером, не видело и не признавало этого. После каждого «провала» его негодование против армии нарастало. Как же стало возможно, что армия, на чьих плечах лежала вся оборона родины в последние годы войны, все еще оставалась золушкой германских вооруженных сил?
Подробно ответить на этот вопрос – задача третьей главы данной книги. Но прежде чем мы предпримем эту попытку, мне кажется, будет правильно кратко рассмотреть некоторые аспекты пропаганды во время войны. Это поможет лучше понять некоторые события, имевшие место в центральном руководстве армией перед войной и которые описаны во второй главе.
Пропагандистская война – это борьба за души. В то время радио было самым мощным инструментом. Как и всякое другое оружие, пропаганда имеет собственные законы, которым необходимо следовать неукоснительно. Точно так же, как в стратегии успешным может быть лишь самое простое, так и в пропаганде – чем ярче и понятнее для всех будут ее лозунги, тем успешнее она будет работать для широких масс народа. Действие ее таково, что большинство тех, кто оказался под ее влиянием, не способны отличить собственные мысли от тех, что были насаждены в его голову пропагандой. Пропаганда во время войны поддерживается, а ее воздействие усиливается благодаря военным успехам на полях сражений, в то время как продолжительные затянувшиеся поражения подрывают доверие к ней. Пропаганда должна быть гибкой, хотя при этом не следует забывать, что тон ее нельзя менять каждый день. При определенных обстоятельствах она может быть весьма опасным ядом, разрушающим усилия пропагандистов помимо их воли, и они тем самым становятся пленниками собственной пропаганды. Примеры этого можно найти и с германской стороны, и со стороны союзников, как во время войны, так и после нее.
Во время войны об оружии следует судить по достигнутому эффекту. С этой точки зрения германскую пропаганду во Второй мировой войне внутри ее собственного лагеря следует считать необыкновенно эффективной, в то время как попытки врага повлиять на германский народ не достигли столь же внушительного результата, которого можно было бы ожидать по опыту Первой мировой войны. Это произошло отчасти из-за того, что при диктатуре очень трудно пробиться к народу, а отчасти оттого, что германский народ подвергался интенсивной нацистской пропаганде задолго до начала войны. Если принять во внимание эти обстоятельства, то неудивительно, что пропаганда союзников оказала столь незначительное влияние. В первые три года войны германская армия, флот и люфтваффе могли докладывать о своих успехах на многих фронтах, а германский народ и солдаты в большинстве своем еще не имели ощущения, что их толкают к неминуемому поражению. И лишь весьма немногие поначалу верили тому, что говорили пропагандисты с другой стороны. Однако все это изменилось, когда Отечество подверглось тяжелым бомбардировкам вражеских истребителей, и Германия была вынуждена переходить безо всякой надежды на позиции оборонительной войны. Можно сказать, что с конца 1943 года вражеская пропаганда начала оказывать разрушительное воздействие. Однако она не могла решительно влиять на волю людей к сопротивлению. Рабочие, несмотря на тяжелейшие атаки на их дома и фабрики, трудились до самого конца без забастовок или серьезных актов саботажа. Многие из них искренне верили в окончательную победу. В вермахте эффект вражеской пропаганды был не заметен до осени 1943 года и в целом распространялся лишь на персонал и учреждения в отвоеванных областях. Но немного позднее и солдат на фронте начал также испытывать на себе влияние пропаганды. Тем не менее вражеская пропаганда не оказывала решительного воздействия на окончание войны или на размеры поражения в большей степени, чем различные движения Сопротивления. В целом солдат сражался до тех пор, пока на нем было снаряжение и оружие. И лишь когда поставки продовольствия и снаряжения становились все более и более неадекватными в конце 1944 года, его воля сражаться начала ослабевать. Когда большие группы германских солдат сдавались, то это происходило исключительно из-за того, что их положение оказывалось безнадежным, но никогда как результат пропаганды. Возможно, пропаганда облегчала им решение сложить оружие, однако она никогда не была причиной такого решения. Те многочисленные солдаты, которые, будучи пленниками, поддались пропаганде, например на востоке, – вопрос другой.
