Семья Цицерона была родом из Арпинума. Жители его еще во II веке получили римское гражданство. Отец происходил из старинного уважаемого местного рода. Он был человеком очень начитанным, образованным, но отличался столь слабым здоровьем, что не смог заниматься общественной жизнью ни в Риме, ни в родном муниципии. В конце концов он оставил город и перебрался в свою сельскую усадьбу, где окружил себя любимыми книгами и с головой ушел в изучение наук (Leg., II, 3). Здесь и родились оба его сына — старший Марк и младший Квинт. Жена его Гельвия славилась как «женщина хорошего происхождения и безупречной жизни» (Plut. Cic., I). Очень домовитая, она все силы отдавала хозяйству, которым, видимо, пренебрегал погруженный в науки отец. Но умерла она очень рано, когда наш герой был совсем ребенком.
Жила семья просто и скромно, без всякой новомодной роскоши. В детстве Цицерон больше всего любил чтение. У отца была большая библиотека, и мальчик брал оттуда том за томом. Его всегда можно было видеть со свитком в руках на тенистом берегу Лириса, на острове или в дубовой роще. Он буквально бредил героями любимых книг и в своем воображении совершал вместе с ними необыкновенные подвиги. Он признавался впоследствии, что именно книги поселили в его душе чудесные мечты и честолюбивые стремления. С самой юности, говорит он, «книги убедили меня, что ни к чему в жизни не следует стремиться так страстно, как к славе… Все истязания, обрушивающиеся на наше тело, все опасности, грозящие нам смертью, мы должны считать пустяком рядом с этой целью… Ведь об этом говорят все книги, об этом говорят все мудрецы, об этом говорит вся древняя история… Сколько образов храбрейших героев оставили нам греческие и латинские писатели, и мы должны не просто смотреть на них, но им подражать. Я всегда имел эти образы перед глазами… и лепил свой ум и сердце, размышляя о людях прекрасных» (Arch., 14).
Особенно пленяли мальчика стихи. К поэзии он, по словам Плутарха, обнаруживал «горячее влечение» (Plut. Cic., 2). Еще в детстве он сам начал писать стихи. Мальчиком он сочинил небольшую поэму «Главк Понтийский». Герой ее, Главк, — это морское божество, чтимое моряками за свои предсказания.
Когда Цицерон подрос и стал ходить в школу, он прогремел на весь Арпинум как какое-то чудо природы. «Он так ярко заблистал своим природным даром и приобрел такую славу среди товарищей, что даже их отцы стали приходить на занятия, желая собственными глазами увидеть Цицерона». На улицах сверстники уступали ему дорогу, так что некоторые богатые и неотесанные родители обижались, видя, как их сыновья почтительно кланяются этому никому не известному мальчику (Plut. Cic., 2).
Отцу прожужжали уши рассказами о феноменальных способностях ребенка. И он решил, что грешно зарывать такой алмаз в глуши их провинциального городка. Семья стала часто приезжать в Рим и гостила там по многу месяцев. Когда же Марку исполнилось 15 лет, отец перевез обоих сыновей в Рим и поручил заботам прославленного юриста Сцеволы Авгура{15}.
В Риме
Рим всегда и на всех производил неизгладимое впечатление. Его любили, его ненавидели, им восхищались, против него негодовали, но его не могли забыть и, раз вступив в его ворота, уже не могли оставить. Несколько десятилетий спустя из другого маленького италийского города Вероны в Рим приехал молодой поэт Катулл. Он прожил короткую бурную жизнь. По его словам, он приехал беспечным юношей, но судьба бросила его в. черную пучину бедствий. Он утратил беззаботную веселость и жизнерадостность. Тогда он отправился навестить места своего детства. Его друг, обеспокоенный его долгим отсутствием, написал ему письмо, где звал его назад в столицу.
Пишешь ты мне: «Оставаться в Вероне позор для Катулла,
Всякий, кто выше толпы сердцем и тонким умом,
Там в одинокой постели ночами холодными стынет».
В этом, дружок, не позор, — в этом несчастье мое.
В Риме живу я, не здесь. В Риме мой кров и мой дом.
Рим моя родина. Там и цветут мои годы и вянут.
(CatuL, LXVIIF)То же произошло и с Цицероном. Когда он показывал Аттику тот тихий уголок, где прошло его детство, Атгик спросил: считает ли он, что у него две родины? Да, отвечал Цицерон. У него, как у всех жителей италийских муниципиев, две родины: одна — давшая ему жизнь община, другая — Рим.
— Но любовь заставляет признать первой ту, которая дала имя всему нашему государству. За нее мы должны умирать, ей должны отдать себя целиком, все, что у нас есть, мы должны посвятить ей (Leg., II, 5).
Действительно. Хотя Арпинум оставил в его душе нежные поэтические чувства, нужно сознаться, что в дальнейшем Цицерон его почти не вспоминал. Редко говорит он об отце, никогда о школьных годах, о первых наставниках. Зато всегда, всю свою жизнь он возвращался мыслью к первым годам, проведенным в Риме, — к тому яркому безоблачному счастью, которое его сперва ослепило, и к той страшной трагедии, которой все завершилось. Эти воспоминания буквально врезаны были в его душу.
Итак, отныне сердце Цицерона было безвозвратно отдано Риму. Где бы он ни был — среди чудесных храмов Сицилии, на широких аллеях Академии или на берегу Родоса, он страстно тосковал по Риму. Его влекло туда как магнитом. Разумеется, молодой провинциал, попав впервые в Рим, был ослеплен и оглушен блеском и шумом столичной жизни. Здесь на каждом углу подстерегал соблазн. Молодые люди из крохотных городков приезжали кутить в столицу и с шиком спускали нажитые отцами деньги. Тот же Катулл рассказывает, что его ветреные друзья, у которых никогда никаких денег не было, буквально пропадали в Риме. Они могли исчезнуть бесследно на целый день — они с упоением бродили по городу, заглядывали в храм Юпитера Капитолийского, который напоминал музей — настолько он был полон приношений из разных стран, — прогуливались по прохладным портикам или огромному Цирку, долго изучали все книжные лавки и влюблялись в прохожих красавиц (CatuL, LV). Вероятно, и книжные лавки, и портики, и пестрая толпа на улицах интересовали нашего героя. Но подобно тому, как мелкие увлечения меркнут, когда явится настоящая любовь, так и все эти соблазны отступили для Цицерона на задний план перед одним — Форумом. Что же так влекло его на Форум?
Форум — маленькая площадь между Капитолийским и Палатинским холмами — был средоточием всей политической жизни Рима. Там стояла Курия, где обыкновенно заседал сенат. Там возвышались Ростры, с которых говорили римские ораторы. Там собирались народные собрания. Там заседали суды. Там разгорались жаркие споры, в которых решались судьбы мира. Суды особенно поражали наблюдателя.
