Жаркое лето было на исходе. Утром роса, как иней, покрывала белым ковром траву, вечером с Волги тянуло прохладой.
И вот в один из первых дней сентября к нам в штаб заехал генерал, и я в первые услышал, хотя и не официальное, но обнадеживающее сообщение.
- Что, товарищ Родимцев, скоро за Волгу драться будешь? - сказал он.
- А разве есть приказ?
- Поговаривают... - отозвался генерал и распрощался.
Генерал оказался прав. 9 сентября был получен приказ Ставки о включении дивизии в состав 62-й армии, которая уже вела ожесточенные бои на подступах к Сталинграду.
Боевой приказ вызвал необыкновенный подъем в частях. Однако было одно обстоятельство, которое в высшей степени смущало: у нас еще не хватало винтовок, автоматов, пулемётов, боеприпасов. Своими сомнениями я поделился с представителем Ставки. Разговор происходил на улице, так как перед этим я проводил занятия и не успел возвратиться в штаб. На мои доводы собеседник ответил:
- В мою задачу входит перебросить вашу дивизию к Сталинграду, а что касается вооружения, то, я думаю, это дело командования фронтом.
Я не мог согласиться с ним, поскольку направляться без оружия туда, где идут ожесточенные бои, и рискованно, и бесцельно. Поэтому тотчас же связался с командованием. Мои требования были удовлетворены. Дивизия вскоре получила значительное количество оружия и боеприпасов...
* * *
И вот мы снова в пути. Надолго останется в памяти эта ночь. В темноте, обгоняя пешие подразделения, шли автоколонны. Чтобы не быть замеченными авиацией противника, они передвигались без света. Водители добросовестно выполняли приказ о спешной переброске, гнали машины. И все же казалось, что движемся мы медленно.
- Остановись и посигналь, - обратился я к шоферу, когда мы поравнялись с головной машиной полка.
Через минуту ко мне подошел полковник Елин.
- Хоть нам, Иван Павлович, приказано явиться в Среднюю Ахтубу, - начал я, - но, мне думается, нас сразу же направят в Сталинград.
- Я тоже так считаю, - спокойно и неторопливо, как и всегда, подтвердил мои предположения Елин.
- Тогда нам надо подумать о боевом обеспечении переправы дивизии. Кого послать в передовой отряд?
- Все мои командиры батальонов - ребята хорошие, но первый есть первый, - проговорил Елин. - Пусть идет Захар Червяков.
- Он еще раз повторит прошлые занятия, - пошутил я.
Елин улыбнулся:
- Да. Только не с условным противником.
- Передайте об этом Червякову сейчас же, да подумайте, чем его усилить, - распорядился я.
И мы разошлись по машинам.
Выбор Елина, пожалуй, был наиболее удачным. На последних тактических учениях под Камышином, проверявшихся очень ответственной комиссией, прибывшей из Москвы, при отработке темы "Наступление усиленного стрелкового батальона с преодолением водной преграды" гвардии старший лейтенант Червяков вместе со всеми своими бойцами и командирами получил благодарность от одного старшего начальника.
Дивизионные остряки утверждали, что в ответ на поздравление своих сослуживцев об удаче Червяков якобы сказал:
- Причем тут удача? Немцы научили: восемь рек заставили форсировать. От Буга аж до самой Волги...
Захар Петрович Червяков меня всегда удивлял редким сочетанием широкой русской натуры, полной молодечества и удали, со сдержанностью и дисциплинированностью воина.
В нашей дивизии он появился в дни самых тяжелых оборонительных боев, которые мы вели под Харьковом после неудачного наступления.
Потери у нас были большие, особенно среди комсостава, и я обрадовался, когда мне доложили о пополнении.
- Сначала с командирами познакомь, - сказал я дивизионному кадровику.
На скате овражка за кустами, неподалеку от штаба дивизии, я увидел группу незнакомых командиров. Они лежали на траве и увлеченно слушали молодого парня с тремя кубиками. Парень был без пилотки, с расстегнутым воротом и, сидя, перебирал струны, видимо, принесенной с собой гитары.
"Мальчишка, обозник, - подумал я. - Пороху, наверное, не нюхал, потому и шатается с гитарой по фронтовым дорогам".
Негромко и как-то особенно задушевно под щемящие| переборы инструмента парень пел:
Много нас на полях Украины
Полегло, дорогая моя,
Разорвали немецкие мины
Молодых и здоровых, как я...
Приподняв голову и заметив меня, парень вмиг откинул гитару в сторону, под лопух, быстро застегнул воротник гимнастерки, на голову надел пилотку. Глядя на него, все вскочили. Четким строевым шагом, словно это было не травянистое дно оврага, а утрамбованный плац, парень подошел ко мне и строго по-уставному отрапортовал, что группа командиров прибыла из отдела кадров армии в мое распоряжение для прохождения дальнейшей службы и что докладывает старший группы гвардии старший лейтенант Червяков.
В походке Червякова, во взмахе руки, в манере держаться с достоинством, собранно и в то же время свободно и естественно было столько воинского изящества, даже щегольства, что этот молодой командир не мог не вызвать восхищения у окружавших.
Признаюсь, такое мгновенное перевоплощение на первый взгляд расхлябанного, разболтанного парня в отличнейшего строевика все еще не рассеивало у меня внезапно возникшего к нему неприязненного отношения.
"А не держали ли тебя, молодой человек, за лихость доклада, за умение поднимать при строевом шаге "ножку до аппендикса" где-нибудь в тыловом гарнизоне, расформированном сейчас за ненадобностью? Там таких любят..." все еще думалось мне.
- Коль вы старший, с вас и начнем, - сказал я в ответ на рапорт и поздоровался с Червяковым, затем с остальными. - Откуда прибыли?
- Из Воронежского госпиталя, - ответил Червяков и, выдержав небольшую паузу, добавил: - Был ранен под Щиграми.
- Знакомые места! Я хорошо помню Щигры! Станция Мармыжи, Тим, Щигры... - перебирал я в памяти отбитые в зимнюю кампанию крупные населенные пункты.
- Мы слышали, как дрались ваши десантники, - безо всякого подобострастия проговорил Червяков. - Гитлеровцы надолго запомнят эти тургеневские места.
- А вы в какой там были части? - продолжал интересоваться я.
- В первой гвардейской стрелковой дивизии генерала Руссиянова Ивана Никитича. У полковника Войцеховского командовал батальоном.
- Знаю их обоих, - заметил я. - Хорошими соседями были! А на войне хорошее соседство - половина успеха. Сожалеете, что не к ним вернулись?
- Признаться, да, - с грустью в голосе проговорил Червяков. - Столько дорог мы прошли вместе! Да еще каких!
Неосторожно я затронул у Червякова, как и у каждого, кто после госпиталя возвращался не в свою часть, самое больное. Чтобы прервать не совсем приятные для всех нас воспоминания, я спросил его об образовании.
