Поскольку сыновья Людовика XII умирали в младенчестве, а его старшая дочь, которой исполнилось уже 6 лет, по Салическому закону[9] не могла быть преемницей своего отца, глухая вражда королевы Анны и графини Луизы Савойской приняла вполне определенную форму зависти и соперничества, что не давало покоя ни спесивой королеве, ни честолюбивой матери наследника престола. Королеве было о чем думать и беспокоиться: здоровье короля ухудшалось, а после его смерти она снова станет лишь герцогиней Бретонской, тогда как ее ненавистная соперница, какая-то графиня Ангулемская, гордо вступит на ее престол вместе со своим сыном и, конечно, разделит с ним власть, до сих пор принадлежащую ей, королеве Анне, гораздо больше, чем Людовику.
Эти мысли приходили в голову не только Анне, но и Луизе – для графини они были так же приятны, как для королевы тяжелы. В ее журнале[10] (Journal de Louise de Savoie) находится следующая пометка:
Анна, королева Франции, в день св. Агнессы, 21 января, разрешилась от бремени сыном, но он не мог помешать возвышению моего цезаря, ибо вскоре умер (саr il avait faute de vie).
Несмотря на весь лаконизм этих строк трудно не заметить в них более чем равнодушное отношение Луизы к горю королевы-матери; горе одной оборачивается радостью для другой, способствуя достижению высокой цели – чтобы ее сын Франциск стал королем. А эта цель была уже близка. В апреле 1506 года Людовик серьезно заболел и поэтому повелел выдать свою старшую дочь замуж за наследника престола, Франциска Валуа, – наперекор желанию королевы и во исполнение заветной мечты своих подданных. Анну заставили присягнуть в том, что она не будет действовать (ни теперь, ни в дальнейшем) против воли короля, и 21 мая состоялось обручение 12-летнего Франциска и 7-летней Клод. Это событие стало национальным торжеством Франции.
Через два года в журнале Луизы появляется следующая запись:
3 августа 1508 года, в царствование короля Людовика XII, мой сын уехал из Амбуаза ко двору и оставил меня в полном одиночестве.
С этого времени для юного Франциска началась школа придворной жизни. Весь маленький круг его товарищей, будущих его сотрудников и министров, переехал вместе с ним к королевскому двору. В те времена (в XIII–XVI веках) дети рано становились взрослыми и, вероятно, от этого рано и старились. К примеру, на первой же странице мемуаров маршала Флеранжа (Fleurange) мы встречаемся с описанием того, как автор, которому только что исполнилось 9 лет, уехал в Блуа, ко двору Людовика XII, намереваясь поступить к нему на службу. Король, с серьезным видом выслушав речь мальчика, ответил ему:
– Мой сын, вы слишком молоды, чтобы мне служить, поэтому я вас отправлю к Франциску, принцу Ангулемскому, в Амбуаз.
Флеранж возразил королю:
– Я поеду туда, куда Вы мне прикажете. Мне достаточно возраста, чтобы служить Вам и чтобы идти на войну, если Вы того пожелаете (Je suis assez vieil pour vous servir).
Король отправил Флеранжа к Луизе Савойской, графине Ангулемской, и с этих пор между ним и Франциском завязалась дружба на долгие годы. Через несколько лет они, уже вместе, вернулись ко двору, для того чтобы закончить здесь свое воспитание и обучиться военному делу. В чем заключалось это придворное воспитание, можно представить по мемуарам герцога Бульонского, которые хотя и относятся к более позднему времени, но отчасти могут служить и нам.
Я находился при дворе с 10 до 12 лет, воспитываемый и обучаемый моим гувернером. Он обращал мое внимание на самых знатных особ двора, указывая тут же на благородные поступки их и скрывая от меня худые, а если последние бывали мною замечены, он тотчас же отмечал мне их пагубные последствия, дабы я стремился их избегать. У меня не было других учебных занятий, кроме чтения некоторых рассказов, выбираемых для меня моим гувернером, но зато его поучительные наставления мне были очень полезны. Так я провел два года, обучаясь верховой езде, военному искусству и танцам.
После того как мальчик получит лоск придворного кавалера, ему остается только отправиться на войну, чтобы там, на поле брани, выказать свое умение и храбрость, физические свойства, делающие хорошим солдата, и нравственные качества, создающие великого полководца. Военная служба – это цель, к которой стремится всякий дворянин с самого раннего возраста.
Родители юных воинов, конечно, не всегда соглашались отпустить своих сыновей на войну и создавали всевозможные препятствия, вроде того, например, что не давали денег, чтобы снарядиться в поход. Это не помогало. Брантом рассказывает, что молодой Строцци, сын знаменитого маршала (кузена Екатерины Медичи), не имея нужных ему денег, украл у своей матери кое-какую серебряную утварь. Маршал, узнав об этом проступке и о поводе, по которому он был совершен, сказал: во всяком другом случае он повесил бы своего сына за воровство, однако, принимая во внимание, что это было сделано из славного и похвального желания «увидеть войну», прощает его и простил бы еще большее преступление ради сего важного повода. Таково отношение людей той эпохи к войне и к военной службе. Таковы те понятия и взгляды, которые приобретает Франциск при дворе своего дяди; воспитанный в такой атмосфере, он при первой возможности бросится в самый пыл битвы и так же, как его товарищи, будет находить, что единственное достойное его занятие – война.
Королевская резиденция Блуа
Между тем Маргарите минуло 17 лет (в 1509 году). Ее нельзя было назвать красивой, но она владела в высшей степени тем, что называют словом «шарм», и это заставляло современников не замечать неправильность черт ее лица, обрамленного темными волосами. Она очень походила на своего брата и являлась типичной Валуа: как у всех представителей этого рода – ослепительный цвет кожи, длинный нос, карие живые глаза и крупный, немного насмешливый рот. Современники считали Франциска красавцем. Красота Маргариты заключалась не в чертах лица, а в том выражении, которое имело ее лицо; в тех мыслях, которые горели в ее глазах; в той ласковой, доброй улыбке, которая убирала насмешливую складку губ; наконец, в мягком, благозвучном голосе, «будившем все нежные струны сердца».
Высокая и стройная, изящная и величественная в каждом своем движении, она, по словам видевших ее, производила всегда неотразимо чарующее впечатление. Так, Иларион де Кост (Coste) говорит:
Она выделялась не только своими знаниями, но также изяществом своей одежды и красотой своей речи.
Речью она владела в совершенстве. Любила красиво одеваться и при этом была «живой, остроумной и прекрасно образованной». В эпоху, когда во Франции еще не свергли иго схоластики, хотя борьба против нее длилась уже целый век, когда правило «Что по-гречески, то не читается» (Graecum est, non legitur; эта фраза принадлежит знаменитому юристу Аккурцию, который по-гречески не понимал и потому оставлял без объяснения все греческие цитаты) внушалось даже в школах, когда священнослужители с кафедры не стыдились говорить, что «недавно открыт новый язык, называемый греческим, которого следует очень избегать, ибо он порождает все ереси», – в такую эпоху Маргарита с увлечением читала Софокла в подлиннике, интересовалась вопросами теологии и, чтобы лучше понимать их, в конце концов занялась даже еврейским языком под руководством знаменитого ориенталиста (востоковеда) того времени Парадизио, по прозванию Каносса.
