Эпизод удивительный!.. чудо, как выражается Карамзин, и что другое он мог сказать в 20-х годах? Едва ли и современная психология возьмется разъяснить это “чудо” во всех его подробностях, но самый факт возможности подчинения слабовольного человеку сильному волей и убеждением она согласится признать как естественный и часто повторяющийся. Главное, заметим, что Иоанн растерялся, утерял советников своих Глинских, и почва для новой ферулы была расчищена. А ферула была нужна ему, и он охотно подчинялся ей, пока не замечал. Позволю себе по этому поводу небольшое отступление в область психологии: “Слабая воля инстинктивно ищет руководительства, боясь ответственности за поступки свои и тяготясь этой ответственностью. Она соглашается подчиняться другой, более сильной, и вместе с тем постоянно протестует против этого подчинения. Тщеславие и претензия на полную самостоятельность являются неотъемлемыми признаками слабоволия, оттого-то всегда им легче управлять физиологически, чем психологически, т. е. путем внушения, но не убеждения. Нужен, словом, элемент непонятного для объекта влияния; иначе тщеславие немедленно возмутится и, как чувство наиболее близкое к рефлексу, проявится в какой-нибудь резкой вспышке, тем более резкой, чем сильнее была предшествующая кабала. Мы знаем, что загипнотизированный субъект всегда боится того, кто загипнотизировал его, и всегда борется с ним, даже ненавидит, но подчиняется. Гипнотизер внушает страх, и в этом страхе его сила”. Мы сейчас увидим, как это психологическое соображение подходит к характеру отношений Грозного и Сильвестра. Разница будет лишь в степени, но степень сама по себе вещь второстепенная.
Благодаря вмешательству Сильвестра и близких ему порядок был скоро восстановлен. Народ успокоился, Грозный как бы переродился. “Государь изъявил попечительность отца о бедных, о чем накануне он и не думал совсем. Были приняты меры, чтобы никто не остался без крова и хлеба. Виновники бунта наказаны не были; сам царь, “умиленный”, чтобы торжественно утвердить перемену в правлении, уединился на несколько дней для поста и молитвы. Он созвал святителей, каялся в грехах своих и, успокоенный духовенством в делах совести, причастился Святых Тайн. Мало того: было приказано, чтобы со всех городов России прислали в Москву людей выборных, всякого чина и собрания, для важного дела государственного”.
“Они собрались – и в день Воскресный, после Обедни, Царь вышел из Кремля с Духовенством, с Крестами, с Боярами, с дружиною воинскою, на лобное место, где народ стоял в глубоком молчании. Отслужили молебен. Иоанн обратился к Митрополиту и сказал: “Снятый Владыко! знаю усердие твое ко благу и любовь к отечеству: будь же мне поборником в моих намерениях. Рано Бог лишил меня отца и матери, а Вельможи не радели о мне: хотели быть самовластными; моим именем похитили саны и чести, богатели, неправдою теснили народ – и никто не претил им. В жалком детстве своем я казался глухим и немым: не внимал стенанию бедных, и не было обличения в устах моих! Вы, вы делали, что хотели, злые крамольники, судии неправедные! Какой ответ дадите нам ныне? Сколько слез, сколько крови от вас пролилося? Я чист от сея крови! А вы ждите суда Небесного!”... Тут Государь поклонился на все стороны и продолжал: “Люди Божии и нам Богом дарованные! молю вашу веру к Нему и любовь ко мне: будьте великодушны! Нельзя исправить минувшего зла: могу только впредь спасать вас от подобных притеснений и грабительств. Забудьте, чего уже нет и не будет! Оставьте ненависть, вражду; соединимся все любовию Христианскою. Отныне я судия “ваш и защитник”. – В тот же день он поручил Адашеву принимать челобитные от бедных, сирот, обиженных, и сказал ему торжественно: “Алексий! ты не знатен и не богат, но добродетелен. Ставлю тебя на место высокое, не по твоему желанию, но в помощь душе моей, которая стремится к таким людям, да утолите ее скорбь о несчастных, коих судьба мне вверена Богом! Не бойся ни сильных, ни славных, когда они, похитив честь, беззаконствуют. Да не обманут тебя и ложные слезы бедного, когда он в зависти клевещет на богатого! Все рачительно испытывай и доноси мне истину, страшася единственно суда Божия”.
Жизнь двора резко переменилась. Замолкли шуты и льстецы. Опираясь на избранную раду и подчиняясь ей, Иоанн водворял порядок в своем царстве. Опять мы не знаем, из кого, собственно, состояла избранная рада; доверяясь же Курбскому, можем сказать, что во главе ее стояли Сильвестр и Адашев, принявшие в свой союз не только митрополита, но и много других мужей опытных и добродетельных. Избранная рада, вероятно, и управляла государством. Почему же не сам Иоанн?
Прежде всего спросим себя, где мог он научиться делам правления? Ему было только 17 лет, и раньше государственными делами он никогда не занимался. Почему было знать ему, что там-то худо, там-то следует исправить? Когда, по старорусской привычке, в предшествующий период к нему являлись с жалобами и просьбами, он сердился, выходил из себя и страшно наказывал дерзновенных, осмелившихся обращаться к нему лично. Допустить, что он вдруг, по наитию, постиг все тайны управления государством, – дело мудреное и маловероятное, тем более что и впоследствии Иоанн особой прозорливостью не отличался, а действовал наугад; нельзя одинаково приписывать слишком большую роль и Анастасии. Имя ее Карамзин постоянно украшает эпитетом добродетельной. Но между добродетелью личной, выражавшейся в том, что царица раздавала милостыню, разъезжала по монастырям и усердно молилась мощам и святителям, и добродетелью государственной как заботе о благе общем, как защите интересов меньшего и униженного – разница немалая. Предположить в московской боярышне государственную мудрость – значит сделать вещь очень рискованную. Самое же важное то, что до появления на сцену Сильвестра и избранной рады Анастасия ровно никакой роли не играла. Ни ее благочестие, ни ее добродетель не оказывали на Грозного ни малейшего влияния, и началось-то оно вместе с влиянием избранной рады. Это слишком существенный факт, чтобы упускать его из виду.
Поэтому, не опасаясь крупной исторической ошибки, можем сказать, что тринадцать лет царствования Иоанна (1547 – 1560) носят лишь имя его.
Что же сделала избранная рада?
Отмечаю кротость правления, мир и любовь среди царского семейства. Женив брата своего Юрия, царь избрал супругу и для Владимира Старицкого; жил с первым в одном дворце; ласкал, чтил обоих; присоединяя имена их к своему, в государственных делах писал: “Мы уложили с братьями и боярами”. В 1550 году вышел “Судебник”, вторая “Русская правда”, вторая полная система наших древних законов. Но особенно характерно обуздание местничества. Мы знаем, что во вторую половину своего царствования Иоанн не только не обуздал местничества, но с удивительным хладнокровием, так противоречившим его обычной раздражительности, разбирался в местнических спорах и дрязгах своих слуг, как бы даже покровительствуя и питая вниманием своим эти споры и дрязги. Но подчиняясь раде, государь запретил детям боярским и княжатам считаться родом с воеводами, ввел и другие ограничения, прокладывая таким образом дорогу великой, хотя и единственной реформе сына своего Федора, совершенно упразднившего местничество. В 1551 году обратили внимание и на дела духовные.
