В 10-м часу вечера, держась у Херсонского маяка, командиры двух последних пароходов съехались на яхту для окончательного совещания, а затем около 10 часов яхта и пароходы, построившись в строй клина, имея яхту впереди, направились на Пендеракли. Не встретив на пути ни одного судна, на другой день в 5 с половиною часов пополудни заметили пароход "Владимир", который по условленному сигналу и присоединился к нам в 6 часов вечера в 25 милях от Пендеракли.
Командир парохода "Владимир" сообщил, что, проходя вдоль берега у Пендеракли в 11 часов утра в 4 милях, усмотрел 5 стоявших на якоре каботажек и на берегу сараи, но угольных складов не заметил; идя далее, у мыса Халепли, во 2-м часу дня, усмотрел двухтрубный большой пароход, стоявший на якоре, но под турецким ли флагом-не уверен, вблизи его 3-мачтовое парусное судно и три каботажки, в то же время малый буксирный пароход вел к нему три кочермы, по-видимому с углем, вслед за тем большой пароход сильно задымил. Посоветовавшись между собой, командиры решили атаковать транспортный пароход минными шлюпками. Около 8 часов вечера, имея на шлюпках готовый пар, все суда последовали к Халепли, но около 10 с половиною часов вечера, находясь по счислению в 7 милях от маяка и не видя его огня, по которому следовало бы определить место стоявшего парохода, и заметив на берегу большие костры, флигель-адъютант Кроун не решился рисковать шлюпками, на коих было до 40 человек, у неприятельского незнакомого берега, тем более что шлюпкам пришлось бы весьма долго отыскивать виденный "Владимиром" пароход, стоявший в 15 милях от города, и следовательно, на возвращение их можно было рассчитывать никак не ранее 6 часов утра. Не было сомнения, что "Владимир" был узнан неприятелем, а потому могло случиться, что суда наши были бы отрезаны могшими по расчету времени подойти броненосцами. Вследствие всего этого флигель-адъютант Кроун решил отменить атаку и не имел повода раскаяться в этом, так как, выйдя в море, встретили сильный туман, который продолжался с 3 с половиною до 10 с половиною утра. Вместо этой неудавшейся попытки флигель-адъютант Кроун предположил произвести атаку на Сулин; но и это предположение, на усилившимся к вечеру волнением, не могло состояться. Таким образом, яхта 6 толя возвратилась в Очаков, а пароходы в Одессу.
Из донесения генерал-адъютанта Аркаса об этой экспедиции не видно, по какой причине командир парохода "Владимир" капитан 1 ранга Юрьев, заметив у мыса Халепли всего один транспортный двухтрубный пароход и другой малый буксирный, не решился атаковать их; была ли то нераспорядительность командира, как полагал генерал-адъютант Аркас, или другие уважительные причины, не позволившие капитану 1 ранга Юрьеву атаковать оба парохода; но неизбежным последствием этого было то, что капитан 1 ранга Юрьев, был обязан в 4 часа идти к эскадре, вновь мог подойти к Халепли не ранее 9 часов вечера; следственно, неприятельские пароходы имели время отойти от Пендеракли и, по всей вероятности, успели уже дать знать и в Константинополь. Таким образом, атака не могла уже быть неожиданная и потеряла главный шанс успеха, при котором могли бы быть уничтожены или взяты в плен два парохода и несколько парусных судов.
После неудачной попытки на Пендеракли пароход "Веста", запасшись углем, 10 июля отправился в крейсерство к Румелийскому берегу.
При отправлении парохода "Веста" в море капитан-лейтенант Баранов снабжен был от главного командира инструкцией, в которой между прочим объяснено, что ему вменяется в обязанность погоня за турецкими военными и коммерческими судами, уничтожение их, осмотр подозрительных судов, взятие и потопление транспортов с военным грузом и вообще нанесение возможно большего вреда неприятелю; причем он должен испытать на деле аппараты Давыдова; но не должен, однако, решаться на открытую встречу с неприятельскими броненосцами и вообще с судами, хорошо вооруженными артиллерией, и помнить, что доверенная ему часть флота и необходимость сохранять по возможности судно и жизнь вверенных ему людей обязывают его быть как можно осторожное и атаковывать неприятельские суда только в том случае, когда они под силу его судну или когда представляется вероятие на успех атаки.
Что затем произошло с пароходом "Веста" во время крейсерства, лучше всего изобразить подлинными слонами капитан-лейтенанта Баранова, который в своем рапорте главному командиру Черноморского флота говорить
"11-го сего июля, находясь в 35 милях от Ктостенджи, имея курс вест-зюйд-вест, в 7 с половиною часов утра... был усмотрен черный дым.
В матине приказано было пар поднять до возможно большего давления, и курс был взят... дабы можно было рассмотреть шедшее судно и, буде это был бы турецкий коммерческий или слабо вооруженный военный пароход, отрезать его от берега. Около 8 часов можно было рассмотреть, несмотря на некоторую бывшую пасмурность, что встреченное судно-большой сильный турецкий броненосец, который, подняв флаг, выстрелял по пароходу "Веста" из орудия большого калибра; тогда на "Весте" был поднят русский военный флаг и дан залп из баковых орудии. Затем, дав машине полный ход, я поворотил и лег на курс... дабы держать его в невозможности бить "Весту" поперек борта и дабы иметь одновременно возможность бить турецкий броненосец из трех 6-дюймовых мортир и одного 9-фунтового нарезного орудия, могущих действовать почти на корму.
Принимая это положение, я сильно рассчитывал на возможность командовать ходом над противником, предполагая, что он не может иметь скорость более 10 или 11 узлов, и потому я рассчитывал, пользуясь аппаратами автоматической стрельбы Давыдова, или уничтожить его навесным огнем, или заставить сдаться.
Я вскоре заметил, что, к удивлению моему, не мы обладаем скоростью хода, несмотря на то, что последняя была развита до 12 узлов, а турецкий броненосец; с каждым моментом он выигрывал в расстоянии и через несколько времени сблизился до того, что 9-фунтовое орудие, поставленное на элевацию 12-кабельтового расстояния, стало брать далее, чем следовало.
Подполковник морской артиллерии Чернов, с неподражаемым мужеством делавший наблюдение за стрельбой и распоряжавшийся огнем кормовых орудий, пришел ко мне на мостик, где я стоял у штурвала, и шепотом доложил мне, что его роль, как управляющего индикаторами аппарата Давыдова, кончается, что неприятель так близко приближается к нам, что аппараты эти хотя и действуют прекрасно, но более помочь нам не могут, так как, даже в промежуток полета нашего снаряда, расстояние делается менее и менее. Видя, что неприятель приближается, снаряды его осыпают шрапнелевой картечью +8 снасти, рангоут, машинный люк и мостик, я согласился на просьбу подполковника Чернова и поручил ему вместе с лейтенантом Рожественским попробовать сделать еще сосредоточенный залп. Два залпа сошлись. Снаряды турецкого броненосца, как кажется по осколкам 11- и 7-дюймового калибра, ударили нас в корму; был разрушен капитанский вельбот, затем пробита верхняя палуба и одна бомба лопнула частью в жилой, а частью на верхней палубе. Внизу бомба произвела пожар над самой крюйт-камерой, а на верхней палубе разрыв ее был ужасен; он залил палубу кровью, уничтожил одну из мортир и, перебивши все проводники Давыдова аппарата, положил на месте двух артиллерийских офицеров, управлявших действием орудий; прапорщику Яковлеву вырвало часть горла и правое плечо. Подполковник же Чернов, смертельно раненный, прежде чем упасть, сказал: "Прощайте... бейте из правой кормовой... она наведена"-и упал мертвый. Пред самым этим залпом, видя безнадежность продолжать долго маневрирование, заключавшееся в том, чтобы, скрывая борт, подставлять неприятелю корму и отвечать ему выстрел за выстрел, и заметив желание противника меня таранить, я решил приготовить кормовой шест с минами, положить лево на борт в момент его залпа а пойти прямо на него, дабы абордировать его или, если бы он от того увернулся, взорвать кормовыми минами. Для выполнения этого я попросил к себе на мостик минного офицера лейтенанта Михаила Перелешина и поручил ему осмотреть, не перебиты ли проводники шестовых мин, и изготовить шест. На это Перелешин заявил мне, что он и лейтенант Жеребко-Ротмистренко просят разрешить им броситься на 2 минных катерах в море и атаковать среди белого дня. Несмотря на весь риск, связанный с использованием этой просьбы, я бы ее исполнил, но зыбь была так велика, что паровые катера, вероятно, не выгребли бы, а потому я отказал. Едва Перелешин спустился с мостика, как лопнувшая вдоль палубы бомба одним из осколков своих почти оторвала ему ногу у самого паха, и в этом виде несомый раненый желал мне сообщить еще несколько данных об употреблении минных катеров.
