Для выполнения задачи в тылу врага Кудрин отбирал из своего взвода наиболее надежных солдат. Старался, чтобы группа была небольшой, но боеспособной.
На этот раз разведгруппа состояла всего из четырех человек. Кроме Павла, в нее входили Петр Стреха, Семен Туркин и Михаил Лукашкин разведчики, с которыми Кудрин уже не раз бывал за линией фронта.
На это задание и не требовалось брать много людей. Кудрин учитывал, что предстоит трудный и опасный переход через болота. А там за каждым не усмотришь. Но и такая малочисленная группа могла сделать большое дело. В Стрехе, Туркине и Лукашкине Павел Кудрин был уверен, как в самом себе.
Петр Стреха - мужчина тридцати шести лет - необычайно храбрый и сметливый разведчик. В голосе его звучит мягкий украинский говор. Петр любит рассказывать, умеет при этом складно приврать. На красноватом курносом лице Стрехи, в его серых острых глазах сквозит добродушное лукавство, светится какая-то озорная мысль, от которой Петру весело. Кажется, вот-вот он поделится своей мыслью с товарищами и заразительно рассмеется. Но Стреха не смеется даже и тогда, когда ему смешно. Он только широко улыбается, хлопает ладонью себя по коленке и приговаривает: "О цэ да!.."
По красновато-матовым щекам Стрехи, от того места, где нос почти под прямым углом загибается кверху, спадают вниз две глубокие морщины и, прикоснувшись к складке на жирноватом подбородке, образуют круг. Похоже, что лицо Петра долго давили горшком и следы от закраин горшка так и остались на нем. Когда Стреха улыбается, круг этот делается приплюснутым. И ни за что не удержишься, чтобы не улыбнуться, когда улыбается Петр Стреха.
Родом Петр из Винницкой области. До войны работал в колхозе ездовым. В разведку пришел добровольно. Нравилась Стрехе эта военная профессия, полная приключений и опасностей. Нравилась тем, что в обороне или в наступлении - всегда он был в курсе всех дел на фронте, что не требовалось ему долго засиживаться на одном месте. Любил Петр новые места, новую обстановку. Радовался тому, что вдруг обнаружил в себе большую храбрость, о существовании которой раньше и не догадывался.
Семен Туркин и Михаил Лукашкин - люди другого склада. Семен Туркин мешковатый, молчаливый двадцатилетний парень. Его широкое, скуластое лицо с чистой, гладкой кожей, черными глазами и правильным носом всегда задумчиво.
Миша Лукашкин старше Туркина года на два, но с виду он щупленький, хилый. Быстрые и острые глаза Миши сидят на лице чуть-чуть ближе, чем им положено, и от этого кажется, что они слегка косят, напоминают глаза какого-то шустрого узкомордого зверька.
Туркин был не очень поворотлив, Лукашкин отличался непоседливостью. "Вертлявый ты, как белка, а любопытный больше, чем сорока", - говорил о нем Петр Стреха. Мишу старались реже посылать на наблюдательные пункты. Наблюдал он плоховато - не хватало терпения; зато в поиске никто ловче Лукашкина не мог подобраться к вражескому часовому. Ошеломлял внезапностью, стремительностью. Увертливый, как вьюн, он никогда не давал врагу схватить себя.
А Семен Туркин считался богом на наблюдательном пункте. Разведчики, бывало, еще только поговаривают, что фашисты думают выдвинуть куда-нибудь свою новую огневую точку, а Семен уже знает это место. По самым незначительным признакам умел он распознавать на переднем крае расположение вражеских наблюдательных пунктов, пулеметных гнезд, огневых позиций орудий и минометов. Один раз Туркин ухитрился разглядеть в стереотрубу нарукавные нашивки у гитлеровцев. Раньше этих нашивок, похожих на дубовые листья, не было. И по такой незначительной детали определил: в наблюдаемом секторе появилась свежая часть противника.
...Утро застало разведчиков в лесу, километрах в трех от деревни Боровая. Они забрались в давно не видавший топора густой подлесок и здесь, в непролазных дебрях, уселись позавтракать. Консервы, галеты казались после хлопотливой, напряженной ночи необычайно вкусными.
Петр Стреха, как всегда, начал еду с луковицы. Он очистил ее, затем насыпал на плоский бок фляги горсть соли и ладонью с хрустом раздавил на ней луковицу.
Лукашкин с ухмылкой косился на Петра и с аппетитом уминал мясные консервы; лук ему не нравился.
Семен Туркин в это время лежал в пяти шагах от товарищей и прислушивался к лесным шорохам. Он нес охранение. Семен удивлялся, что здесь, в глушине, так мало зелени. Земля почти голая, пахнет плесенью. Только кое-где зеленеет похожий на папоротник кочедыжник, стебелек лесного хвоща да пахнущий перцем грязно-пурпурный копытень - завсегдатай тенистых и сырых лесных уголков.
Кудрину есть не хотелось. Он с трудом прожевывал сухие галеты и запивал глотком воды. Перед глазами стояло родное село таким, каким знал с детства: хаты в садах, тенистые улицы, сосновый лес, подступивший к огородам. А на краю села, у речки, - дом, в котором Павел родился, рос. Соломенная крыша, молодые ясени на подворье, узкая тропинка через огород к лугу. На лугу - криничка с прозрачной, холодной до ломоты в зубах водой.
Ведь стоит только минуть Иваньковскую гать, пройти час леском - и уже Олексино! Живы ли его старики - отец с матерью? Изболелись, видать, сердца их по Павлуше. Может, и не чают увидеть его... А Сима... Что с Симой? Где она?
Сима... Она вошла в его жизнь, в его мысли, в сердце как что-то не отделимое от него самого... Тяжелые походы, холод и грязь, сырые, тесные землянки, лихие налеты на передний край врага, жестокие бомбежки с воздуха, атаки фашистских танков, засады в тылу немцев, госпиталь... И никогда не забывал о ней - такой простой и далекой Симе Березиной. А не было б ее, насколько труднее казались бы ему дороги войны!
Павел представлял себе лучистые серо-голубые глаза Симы, милые, такие знакомые черты ее лица, сдержанную улыбку на упругих губах, и ему верилось, что нет такого дела, которого он не осилил бы, нет препятствия, которого не смог бы преодолеть. От этих мыслей легче становилось дышать, мускулы наливались новой силой, а сердце - храбростью.
Только сейчас в груди Павла тесно. Тесно потому, что здесь, в родных местах, чувства к этой светлоглазой девушке вспыхнули с невиданной силой. И мало им места в его груди.
Павел вздохнул. Мысли переметнулись от прошлого к сегодняшнему, и он почувствовал: не удержаться, чтобы не зайти в родную деревню. Ведь можно незаметно, через луг, подползти к своему огороду, а там и хата рядом. Вот только надо захватить пленного вначале...
Петр Стреха с тревогой посматривал на командира. Уже Лукашкин сменил в охранении Туркина, и Туркин кончал завтрак, а старший сержант Кудрин все сидел, уставив глаза в землю. По его худощавому лицу с прямым носом, обветренными губами, с карими, чуть зеленоватыми глазами пробегали тени. То засветится оно на мгновение, то померкнет.
