Шао Чжан, совсем ещё молодой человек, живёт вдвоём со своей такой же молодой женой в маленькой двухкомнатной квартире в блочном (а может панельном) доме. Для пары молодожёнов такая квартира — роскошь. Явно Шао Чжан, несмотря на свои юные годы, входит в привилегированный класс; он работает с иностранцами и ездит за границу.
Был месяц март, в квартире стоял собачий холод, и я понял, что молодожёны, согретые любовью, экономят на отоплении. Я деликатно спросил, какая у них в доме система отопления.
— Нет отопления, ноу плоблем, — разъяснил хозяин.
— Как, вообще нет?
— Вообще нет, ноу плоблем.
— А как же зимой?
— Зимой — ноу плоблем.
Оказалось, что отопления в жилых домах нет на всей территории Китая южнее реки Янцзы. Не положено. Так правительство с гениальной простотой решило сложную инженерно-экономическую задачу.
— С иностранными друзьями одна проблема, — пожаловался мне Шао Чжан, — им нужно тепло.
Действительно, в моём офисе и в моей квартире всегда были включены на полную мощность электрические обогреватели. Больше их нигде не было. Мои коллеги-китайцы надевали по шесть свитеров. Осознав это, я устыдился. С другой стороны, лучше стыдиться в тепле, чем гордиться в холоде.
Китайцы любят банкеты. На банкетах много едят, много пьют, а ещё больше заставляют пить других. Думаю, что этот обычай насильственного гостеприимства обращён главным образом на иностранцев, пардон, иностранных друзей. Чем важнее друг, тем интенсивнее его насилуют. В то же время, чем больше он, иностранный друг, может выпить, тем крепче его уважают. Ну, со мной-то у них трудностей не было. Меня не надо было долго уговаривать, у меня за плечами был жестокий советский опыт. Так что на первом же банкете, устроенном в честь моего приезда, я завоевал любовь и уважение китайского народа.
Сидели, как полагалось, за круглым столом, середину которого занимала круглая вращающаяся платформа. На этой платформе каждую минуту возникало новое блюдо, одно причудливее другого, и каждое блюдо было произведением тонкого восточного искусства. Платформу крутили, чтобы все могли полюбоваться на это восхитительное творение, а потом уносили раскладывать по индивидуальным тарелочкам. Всего таких блюд было подано за время банкета, наверно, пятнадцать или двадцать. Все они были прекрасны, но меньше всего походили на знакомую нам китайскую еду в американском исполнении.
Пили, в основном, напиток, похожий на саке, только тёмного коньячного цвета. Его называют жёлтым вином. Пьют его тёплым, а иногда в рюмку кладут маленький сушёный фрукт, придающий вину дополнительный аромат. Пьют залпом, при этом кричат “Гам бей!”, что значит “До дна!”. Тостов не произносят, но если кто-нибудь сказал что-нибудь смешное или просто умное, появляются желающие с ним выпить. Так что пьют не обязательно все сразу, а группами по два-три или более.
Только мы приступили к трапезе, как кто-то меня спрашивает, нравится ли мне китайская еда. Вопрос задал какой-то важный человек, начальник. Потому что те, которые не начальники, вообще молчат. Начальник задал этот вопрос, и тут все разом замолчали. Даже жевать перестали. Ждут, что я отвечу.
Я говорю начальнику: очень нравится. За столом возобновилось жевание, все улыбаются, кивают головами. Ответ мой одобряют. Сам начальник на это заявляет, что хочет со мной выпить. И мы, конечно, встаём и выпиваем. В это же время подбегает слуга с чайником и снова наполняет мою рюмку этим тёплым рисовым вином. Такие правила: рюмка не должна быть пустой. Для того тут и слуга стоит наготове. А чайничек у него маленький такой, алюминиевый, но вино в нём почему-то никогда не кончается.
Тут другой начальник, ещё более важный, спрашивает, а какая еда, по моему мнению, лучше — американская или китайская? Очень деликатные люди: задают вопросы, на которые я могу ответить, не кривя душой. Я говорю — китайская, и меня прошибает слеза умиления от собственной искренности. И опять за столом пробегает шорох одобрения и возобновляется жевание, а два человека встают и заявляют, что хотят немедленно со мной выпить. И мы встаём, чокаемся и выпиваем, конечно, до дна. И показываем друг другу, что выпито до дна, чтоб по-честному.
И сразу же, конечно, этот хмырь с чайником подлетел, как ошпаренный, и быстро наполнил мою рюмку. А третий, самый главный начальник задаёт мне самый каверзный вопрос: почему? Почему, говорит, китайская еда лучше, а?
Ну, тут я улиточку свою быстро проглотил, ракушку сплюнул и говорю:
— Это потому, — говорю, что у вас за плечами многовековая культура. Наша, — говорю, — американская еда тоже через пять тысяч лет будет не хуже.
Как только переводчик закончил переводить эту мою замечательную речь, тут сразу ещё три человека, все начальники, встали и захотели со мной выпить до дна, что мы и сделали.
А самый тихий начальник молчал-молчал, сволочь, и вдруг поднимает свою рюмку, только не большую, с жёлтым вином, а маленькую, бесцветную. А в ней — страшная огненная жидкость градусов под восемьдесят, они её тоже вином называют. И вот, мерзавец поднимает это орудие пытки и заявляет, что теперь он лично желает со мной выпить. И мы, конечно, встаём и выпиваем этот изумительный самогон, от которого содрогается всё тело. И тут же, конечно, слуга подлетел с двумя чайниками и быстро наполнил обе мои рюмки, жёлтую и крепкую, чтоб, не дай Бог, не стояли пустыми.
Тем временем на столе уже меняли то ли десятое, то ли пятнадцатое блюдо. Обед подходил к концу; подали суп в плоском фарфоровом тазу огромного диаметра. Суп был густой, и на нём было что-то выложено иероглифами из тонких красных колбасок. Наверно, было написано “Партия — наш рулевой”, а может, что-нибудь про американо-китайскую дружбу. Таз поставили на платформу, покрутили как следует, чтобы все успели прочесть эту супную поэзию, и унесли разливать по тарелкам. А когда подали тарелки, все китайцы вдруг с каким-то особым интересом и даже, я бы сказал, с ликованием стали смотреть, как я этот суп ем. Только я проглотил последнюю ложку, они начали допытываться, из чего, по моему мнению, этот суп был сделан. Я заподозрил неладное и говорю:
— Ох, уж не свинина ли?
Тут китайцы мои окончательно возликовали и разъяснили, что супчик-то был из змеи. Я сделал глубокий вдох, быстро поднял крепкую бесцветную рюмку, благо была налита, и знаками объяснил, что желаю немедленно выпить со всем коллективом. Мы выпили, и я не стал закусывать. Так помаленьку и оттянуло.
Еду продолжали подавать, но меня уже не так сильно радовали эти сказочные блюда — ни кальмары, переложенные бамбуком, ни плавник акулы, ни маленькие крабики в сугробе чего-то белоснежного. Под десерт уже не пили. Докушавши, все начальники разом поднялись и пожелали своему американскому другу спокойной ночи.
