Когда армия выступила в дальнейший поход из пределов бывшего Варшавского герцогства, в тех местах, по которым следовала армия, осталось очень много мародеров, которые страшно обижали жителей литовских уездов. Образовав шайки, состоявшие из нескольких человек, они нападали на крестьянские и помещичьи усадьбы, производя повсюду сильные разбои и грабежи. В окрестностях больших городов (Вильно, Ковно, Гродно) посылали из города целые отряды войска для ловли этих негодяев и беспощадно подвергали сильной смертной казни на городских площадях. Но в местности между Неманом и прусской границей, где не было ни одного уже в то время солдата, администрация не могла управиться с шайками. Горькая необходимость самозащиты дала жителям в руки средства против разбоев: жители всякого сословия, звания и веры, застигнутые таким бедствием, образовали земскую стражу, которой обязанностью было помогать гражданам в случае нападения и ловить мародеров. Устраивались настоящие на них облавы, как на диких зверей, пока последний из них или не был схвачен, или не переправился через Неман в северо-западные губернии. Вследствие этих стычек, жители сами привыкли к разбоям; это обстоятельство и объясняет, почему жители литовских уездов так беспощадно убивали французов, когда они уходили из России; впрочем, может быть, желали отомстить им за обиды, нанесенные поселянам французами во время вторжения в Россию.
Когда мало по малу водворился порядок, я в Сейнах продолжал заниматься наукой. Через город проходили еще незначительные отряды войска, входившие в состав корпуса маршала Сен-Сира, который позже других следовал за великой армией. Нередко мы потешались над французскими драгунами, которые недавно были преобразованы в уланские эскадроны, и с этой целью, вместо маленького ружья со штыком, дана была им пика. Француз, не привыкший к этого рода оружию, не умел обращаться с пикою; лошади часто пугались и потому бывали нередко смешные сцены.
Осенью 1812 г. рано начались холода. Уже в начале октября по утрам случалась изморозь. Днем стояла постоянно хорошая и сухая погода, а в ноябре началась настоящая зима и мороз нередко доходил до 20 градусов. Первыми предвестниками плохого состояния французской армии были разные интендантские чиновники, которые уходили с добычею и с женщинами, из коих многие происходили из высшего польского сословия. Но об отступлении армии еще не было слышно; только в половине ноября полковники польской артиллерии Ридель и Кохановский намекнули об этом, ночуя в доме приходского священника, но не сказали ничего определенного. По истечении нескольких дней, прибывший на ночлег в тот же дом артиллерийский капитан Богданович говорил, что всю армию принудили русские к отступлению и полагал, что Наполеон уже оставил Москву. Под командой капитана было более 40 орудий, которые стояли на площади перед церковью. Другая часть артиллерии, состоявшая из большего числа пушек, была под открытым небом за городом, под командой подполковника Пентки. Когда многие удивились тому, что при отступлении столько еще было орудий, капитан Богданович толковал, что польская артиллерия не лишилась ни одной пушки, т. к. в самом начале зимы приказано подковать артиллерийских лошадей так, как обыкновенно подковывают их в северных странах; французы же держались в этом отношении своих обычаев, и потому принуждены были оставлять пушки во многих местах, по которым они проходили. За артиллерией следовала польская кавалерия, большею частью пешком, в которой можно было заметить большее число офицеров чем солдат. Исключение в этом отношении составлял 4-й конно-егерский полк, в котором было много лошадей, между прочим, у каждого офицера была своя лошадь; все были одеты в церковные ризы, верное доказательство грабежа православных церквей; а у полковника Дульфуса было очень много добычи, состоявшей по преимуществу из дорогих церковных предметов. Т. к. после приезда в Сейны приказал он занять для себя мою квартиру и на моей кровати поместил больного офицера, своего родственника, приказав мне под строгою ответственностью смотреть за ним, то я имел возможность рассмотреть драгоценности, похищенные им в России. Видел я два большие сундука, наполненные иконами, украшенными дорогими камнями; было в сундуках также немало золотых и серебряных церковных сосудов. Независимо от этого, большой тюк женских нарядов, сшитых из дорогих тканей и редких мехов. Сам полковник вечером вместо халата надевал женскую шубку, которая, по-видимому, принадлежала богатой даме, т. к. шубка была покрыта дорогою тканью с золотыми цветами и была на собольем меху лучшего качества; даже панталоны и сюртук у полковника и его родственника были на собольем меху.
Несколько дней спустя, все более и более можно было заметить, что армия уходит из России; через Сейны проходил V корпус, в состав которого входило, по преимуществу, польское войско. Когда я узнал, что князь Иосиф Понятовский и генерал Домбровский намерены ночевать в Готнах у помещика Вольмера, в семи верстах от Сейн, я с сыном того же Вольмера, полковника национальной гвардии, отправился пешком туда, чтобы взглянуть на этих двух известных мужей. Вернувшись в Сейны, нашел я остатки польского войска, которое вошло в город без всякого порядка, точно какие-нибудь усталые путешественники. Вскоре прибыл и командующий войском генерал Исидор Красинский. Приехал он в карете, запряженной шестерней вороных лошадей, что составляло резкую противоположность с нищетой и рубищами солдат. Не знаю, по какой причине разнеслась молва, что в нескольких милях появились в значительном количестве казаки; раздался барабанный бой, войско засуетилось и собралось на рынке. Было всего войска около 4.000; но, принадлежа к различным полкам и будучи без командиров, оно не могло построиться в надлежащий порядок и образовало беспорядочную толпу. Когда прибыл к войску генерал, принесли какую-то связку (оказалось, что это были знамена), которой отдана была военная честь. Но потом оказалось, что слухи о казаках были неверны; генерал приказал солдатам разойтись по квартирам, а знамена препроводить в Варшаву. Тогда же толковали, что ни одно знамя не было утеряно; и в самом деле, в последствии, во время моего пребывания в Варшаве, не раз приходилось видеть эти знамена в арсенале, приведенные в порядок по приказанию великого князя Константина Павловича; после 1830 г. знамена эти перевезены были в Санкт-Петербург и в настоящее время находятся в Казанском соборе.
После выезда генерала Красинского настала полнейшая тишина; хотя и проходило много, большей частью поодиночке, французов, но на них никто уже не обращал внимания. Никому и в голову не приходило, что Наполеон будет проезжать через Сейны; между тем, 8 декабря по новому стилю, когда мы, в лицее, пробовали под руководством профессора Маевского получить из картофеля сахар, входит в комнату другой профессор, ксендз Яцына, и спрашивает Маевского: «Видел ли ты Наполеона, и если видел, помнишь ли черты его лица, т. к. с маршалом двора Наполеона Коленкуром едет какой-то господин, весьма похожий на Наполеона?» Маевский ответил, что видел его издали в Варшаве в 1806 г., а указывая на меня, прибавил, что лучше всего узнаю я, т. к. достаточно смотрел на него в Вильковишках.
