Зависть и дружба
В 1835 году по приглашению императора Николая I из Франции прибыл знаменитейший в то время в Европе живописец морских видов Филипп Таннер, получивший поручение изобразить важнейшие русские военные порты. По предложению президента Академии художеств А. Н. Оленина талантливого юношу Гайвазовского определили в ученики и помощники к скандальному мэтру для совершенствования в «морском роде живописи». Конечно, Таннер был не просто модным живописцем, он обладал несомненным талантом, а главное – владел приемами изображения воды. Но Таннер относился к Гайвазовскому как к простому подмастерью, заставляя натягивать холсты, растирать краски, мыть кисти, а когда приступал к работе над маринами, то отсылал Ивана, чтобы тот не подсмотрел секретов. Случайно увидев рисунки Гайвазовского, Таннер начал посылать его копировать виды Петербурга, необходимые ему для выполнения своих многочисленных заказов. Юноша был настолько разочарован и подавлен, что заболел чем-то вроде нервного расстройства. Однажды, встретив исхудавшего Гайвазовского на улице, Оленин тут же увез его в свое имение, где Иван написал свой первый морской вид. Президент Академии художеств поместил картину на выставку.
Когда на академической выставке 1836 года Таннер увидел выставленные без его «величайшего соизволения» пять картин Гайвазовского, среди которых были «Этюд воздуха над морем» и «Вид на взморье в окрестностях Петербурга», он пришел в негодование, тут же отправился к царю и пожаловался на самостоятельное и независимое поведение ученика, выставив его в дурном свете. Желание расправиться с неблагодарным подмастерьем спровоцировала и рецензия в «Художественной газете»: «Две картины Гайвазовского, изображающие пароход, идущий в Кронштадт, и голландский корабль в открытом море, говорят без околичности, что талант художника поведет его далее». В этой же статье рецензент упрекал Таннера в манерности, утверждая, что, рассматривая «Этюд воздуха над морем», посетители выставки вбирают в себя поэзию тихого дня на берегу Финского залива, жемчужного моря и высоких облаков, которые были изображены на картине. От северного пейзажа веяло бы грустью и одиночеством, но художник поместил на берегу большую лодку со спящим рыбаком. Рыбак на переднем плане оживил всю картину и заставлял задуматься каждого, у кого в сердце жило сочувствие к простым людям.
Николай I, ценивший превыше всего субординацию, не стал разбираться в настоящих причинах недовольства французского живописца и тут же приказал через флигель-адъютанта снять картины Гайвазовского с выставки. А ведь Таннера снедала настоящая зависть – не каждый наставник может порадоваться успехам своих учеников, грозящих превзойти учителя.
Сказать, что Иван был расстроен, – значит, ничего не сказать. Ведь только с недавних пор, когда его акварели начали понемногу покупать любители живописи, он перестал голодать и смог тратить на себя некоторую сумму, но и то большую ее часть отправлял в Феодосию своим родителям. Казалось, что счастье наконец улыбнулось Ованесу. Профессора и товарищи радовались его успехам. И вот он под угрозой отчисления из академии…
Но это печальное событие в очередной раз показало, как много людей принимали в судьбе Гайвазовского деятельное участие. Незаурядная одаренность молодого живописца обратила на себя внимание его выдающихся современников – В. А. Жуковского, К. П. Брюллова, М. И. Глинки, И. А. Крылова и др. Общение и дружба с ними оказали огромное влияние на личность и творчество художника. В. А. Жуковский, долго беседуя с Гайвазовским, убеждал его не предаваться грусти, не переживать, не падать духом и по-прежнему прилежно заниматься живописью. Пожаловал в академию и сам дедушка Крылов, чтобы увидеть талантливого юношу и сказать ему: «Я видел картину твою – прелесть как она хороша. Морские волны запали мне в душу и принесли к тебе, славный мой… Что, братец, француз обижает? Э-эх, какой же он… Ну, Бог с ним! Не горюй!..»
Профессор академии Карл Павлович Брюллов принял живейшее участие в судьбе Гайвазовского и ввел молодого художника в круг «братии», членами которой были композитор М. И. Глинка, знаменитый исторический романист Н. В. Кукольник и его брат Платон, поэт В. А. Жуковский, художник Я. Ф. Яненко. Брюллов уже при первой встрече одарил Ивана множеством комплиментов: «Я видел ваши картины на выставке и вдруг ощутил на губах соленый вкус моря. Такое со мной случается лишь тогда, когда я гляжу на картины Сильвестра Щедрина. И я начинаю думать, что место Щедрина уже недолго будет пустовать. Видно, что вы одарены исключительной памятью, сохраняющей впечатления самой натуры. Это важно для истинного художника».
Уже знаменитые в творческих кругах люди посвящали Ивана во все таинства искусств, вели интересные беседы, музицировали. Сам Гайвазовский, поставив скрипку стоймя против себя, на татарский манер играл заунывные и веселые восточные мелодии, слышанные им в детстве. В своих «Записках» М. И. Глинка признавался: «Гайвазовский сообщил мне три татарских мотива; впоследствии два из них я употребил для лезгинки, а третий для andante сцены «Ратмира» в 3-м акте оперы "Руслан и Людмила"». Гайвазовский все воскресные и праздничные дни проводил в доме А. А. Суворова или его сестры, часто посещал также М. И. Глинку и Н. В. Кукольника.
Кукольник, издававший «Художественную газету», поместил в ней статью о Гайвазовском, которая заканчивалась словами: «Ни слово, ни музыка – одна кисть Гайвазовского способна изобразить верно страсти, так сказать, морские. Произведения его поражают, бросаются в глаза своими эффектами. Его земля, небо, фигуры доказывают, чем он быть может и должен. Скоро не одни глаза разбегутся, но призадумается и душа внутри зрителя. Дай нам, Господи, многие лета, да узрим исполнение наших надежд, которыми, не обинуясь, делимся с читателями!»
Еще Ивана согревала память о встрече со своим любимым поэтом. Выставку, еще до снятия картин, посетил Александр Сергеевич Пушкин с супругой и попросил познакомить его с молодым художником. Поэт с одобрением отозвался о работах Гайвазовского, в особенности о картинах «Облака с ораниенбаумского берега моря» и «Группа чухонцев на берегу Финского залива», а Наталья Николаевна даже отметила, что Иван похож на ее мужа в молодости. Эта встреча произвела неизгладимое впечатление на художника, и он до мельчайших подробностей сохранил в своей памяти образ поэта, чтобы впоследствии не раз изобразить любимый сюжет – Пушкин и море. «С тех пор и без того любимый мною поэт сделался предметом моих дум, вдохновения и длинных бесед и расспросов о нем», – писал в одном из писем Иван Константинович. И «вечно звучали в памяти» его пушкинские строки:
