По мере того как высота уменьшалась, Гунин, внимательно наблюдая за посадкой, невольно и сам пригибался всё ниже и ниже к сочной траве и, делая рукой плавные движения на себя, бормотал вполголоса:
— Ещё… Стоп! Придержи. Теперь снова на себя… ещё… Довольно. Добирай!
И когда проворный У-2 уже весело бежал по траве после отличной посадки, в квадрате раздались ликующие возгласы, а на лице командира эскадрильи разгладились тонкие морщинки у глаз. Он повернулся к Бунину и негромко сказал:
— Нормально.
* * *
… Гроховский долго бродил в парке и по улицам, строил планы на будущее, вспоминал свой первый самостоятельный полёт. Домой возвращался почти под утро. Было очень хорошо и почему-то хотелось подольше остаться одному.
Заметив скамью у белого уютного домика с палисадником, он медленно опустился на неё. Небо бледнело, целыми горстями гасли звёзды, одинокий самолёт метеослужбы чуть слышно гудел в высоте, еле заметный и похожий с земли на маленький крестик, вроде тех, какие лётчик ставит простым карандашом на полётной карте, отмечая место своего самолёта.
Вблизи раздался весёлый птичий щебет. Иван оглянулся и увидел под выступом крыши гнездо, из которого высунулся воробышек. На колючей ветке акации, под которой отдыхал Иван, озорно раскачивался старый воробей и что-то «говорил» молодому на своём быстром птичьем языке. Вспорхнув, он перелетел на край, гнезда, попрыгал там и снова вернулся на дерево.
Проделав несколько таких рейсов, он настойчиво зачирикал, как бы приглашая юного воробышка последовать его примеру.
Иван стал наблюдать.
Малыш подскочил к самому краю гнезда, не глядя вниз, расправил крылышки, точно намереваясь взлететь, но в самую последнюю секунду решимость покинула его и он, смущённо ероша пёрышки, попятился.
Старый воробей гневно чирикнул и несколько раз заново продемонстрировал ему полёты по прямой. После этого отступать было невозможно, воробышек мужественно опять занял исходную позицию, потоптался немного и, пища от страха, вывалился из гнезда.
Судорожно ударяя крылышками о воздух, движимый одним только могучим инстинктом самосохранения, он неуклюже полетел, но при этом уклонился в сторону и кое-как поспешно «приземлился» на плече Ивана.
Гроховский радостно улыбнулся и затаил дыхание, боясь его вспугнуть, а старый воробей с беспокойством кружил вокруг, но поняв, что человек не желает им зла, сел на дерево.
Зорко и настороженно посматривая на Ивана, воробышек оставил на его плече маленькое пятнышко в память о своей посадке на столь необычном «аэродроме», подпрыгнул, обдав щеку Ивана крошечной воздушной волной, и, подбадривая себя звонким писком, пустился в трудный обратный путь. Но до гнезда он не долетел и сел на верхний обрез ставни.
Отдохнув, воробышек смелее полетел к дереву, затем опять к дому, опять к дереву, с каждым разом всё больше набирая высоту и, наконец, ему удалось вернуться в гнездо.
Это была для воробышка немалая победа, и он вознаградил себя более длительным отдыхом.
Способности воробышка порадовали Ивана. «Вот кому не нужны вывозные полёты — сразу самостоятельно!» — подумал он.
Проделав ещё несколько полётов по прямой, воробышек научился выполнять их так недурно, что, судя по всему, заслужил похвалу своего требовательного «инструктора».
Затем они, видимо, приступили к освоению «разворотов», и Иван стал наблюдать за ними с профессиональным интересом.
Нужно было долететь до акации, сделать полукруг и вернуться в гнездо. Старый воробей выполнил это более трудное, а потому и более интересное для Ивана «упражнение» с такой лёгкостью и изяществом, с такой подчёркнутой наглядностью, что воробышек скоро «понял», как это делается. И хотя между теорией и практикой лежит подчас целая пропасть, трудный разворот удался сразу.
«Будущий асс!» — с гордостью подумал о нём Иван так, будто в этом была и его заслуга.
Однако после некоторых удачных полётов на развороты успех вскружил малышу голову. Наполняя воздух радостным победным чириканьем, он так резко и круто накренил крылья, что потерял равновесие и, пища от ужаса, стал падать.
Иван невольно привстал со скамьи…
Но у самой земли воробышку удалось вывернуться из опасного положения, он стремительно набрал высоту и юркнул в гнездо. Успокоенный Иван снова сел на скамью и закурил.
— Ну кто же допускает такой большой крен на развороте? — усмехнувшись, снисходительно проговорил он. — Вот и сорвался в штопор! Хорошо, что высоты хватило…
Через минуту воробышек несмело высунулся из гнезда, склонив головку набок, со страхом глянул на то место, где только что приключилась такая неприятность, и опять спрятался. Старый воробей сердито нахохлился и молча сидел на крыше, явно недовольный поведением своего питомца.
Поняв, что «учебные полёты» пока окончились, Иван встал, сочувственно кивнул старому воробью и пошёл домой.
Солнце уже поднялось из-за горизонта и его теплые лучи согревали Ивану спину, а впереди, раскачиваясь то вправо, то влево, и изгибаясь на неровностях почвы, бесшумно скользила длинная тень, как бы ведя за собой своего хозяина…
Будто вихрем, несло мальчишек к пустырю. Позабыты купание в реке, ловля рыбы и даже игры в гражданскую войну.
Бежали наперегонки, еле переводя дух, спотыкались, падали, и вновь неутомимые босые ноги несли их дальше, пока, будто остановленные невидимой преградой, замирали на месте.
На краю пустыря, словно греясь в бронзовых солнечных лучах, стояла большая полотняная птица. Лишь постепенно, не сдерживаемые грозными окриками взрослых, суетившихся возле старенького, потрёпанного «Фармана», осмеливались приблизиться ясноглазые зрители.
Всё внимание их было обращено на самолёт и человека в кожаной «шофёрской» куртке, в шлеме и больших очках, поднятых на лоб. Это был Сацевич, один из первых лётчиков в Ростове-на-Дону.
Слух о нём прошел по всему городу ещё неделю назад, много говорили о его предстоящих смелых полётах, но когда это произойдет, точно не знали. Предполагали, что Сацевич сперва сделает пробный полёт без публики.
Но от ребят укрыться ему не удалось…
— Сейчас полетит… — завистливо вздохнул Ванёк Шашин, небольшой крепыш с расцарапанным лбом и дублёными, не очень привыкшими к обуви пятками.
— Ероплант?! — тоненько протянул крохотный сосед справа, выставивший свой голый живот, словно специально для всеобщего обозрения.
— Нет, тот кожаный дядька, — подсказал кто-то за его спиной.
