Я ему объяснил, что ситуация сложная, что есть риск. Он дал мне расписку, что согласен делать операцию только у нас…
Меня предчувствие подвело. Я думал, все будет хорошо. Он хорошо перенес коронарографию, у него за неделю, которую он у нас лежал, боли прошли. Он уже острил, анекдоты рассказывал, строил планы на будущее. Он говорил: что со мной? Я — здоровый человек. У меня ничего не болит…
Может быть, тогда его и нужно было выписать? Не уверен. Это было бы нечестно. При той коронарографии, которая была у Никулина, ему нельзя было ступить и шагу. Он мог умереть прямо на улице, в цирке, на съемках — где и когда угодно, в любой момент…
Никулин пошел на операцию играючи. Это был вторник 5 августа. Погода была отличная, светило солнце. И он был абсолютно уверен, что это — так, детская игра.
Обычно такие операции длятся минут 20–30. Через бедренную артерию вставляется проводник. Проводник под контролем рентгена проходит сосуды сердца. По проводнику вставляется стент, который расширяет сам сосуд, и… собственно, все — на этом операция заканчивается. Наркоз в этом случае не дается, просто на нос кладется маска (чуть обезболивающая).
Он лег, хирурги раздули сосуд, ввели проводник… Все шло нормально. И вдруг, в самый последний момент, у него закрывается сосуд. И — останавливается сердце. Подспудно именно этого я и боялся…
Буквально в ту же секунду началась реанимация. Чаусс (доктор) стал делать непрямой массаж сердца. Благодаря тому что Никулин не толстый, нам удавалось давление держать на нормальном уровне, где-то 120–130. Но нижнее было слишком низкое.
Все это длилось 30–40 минут. И в тот момент, когда мы уже раскрыли аппарат искусственного кровообращения и провели массу других процедур, у него пошел синусовый ритм. Сердце завелось…»
Но 21 августа все было кончено. Редко бывает, чтобы человека так любила вся страна. Когда Юрия Владимировича не стало, впору было объявлять всенародный траур. К цирку на Цветном бульваре, которому Никулин отдал полвека и который сегодня носит его имя, устремились десятки тысяч желающих проститься с любимым Артистом. Гроб был установлен прямо на манеже.
Никулин прожил 75 лет. На памятнике на его могиле — клоун, которому не больше сорока. Именно таким, по мнению скульптора Александра Рукавишникова, Юрия Владимировича запомнили его поклонники. Никулин словно присел отдохнуть после выступления на манеже. А в ногах у него расположился домашний любимец — ризеншнауцер Федор. Кстати, первая собака этой породы в Советском Союзе появилась именно у Юрия Никулина, который всю жизнь обожал собак.
Новодевичье — грустное место. Но возле могилы Никулина народ улыбается. Юрий Владимирович был бы рад. Не зря он говорил: «Даже после небольшой улыбки в организме обязательно дохнет один маленький микроб».
* * *
Рядом с Никулиным похоронен его давний друг Борис БРУНОВ (1922–1997). Знаменитому конферансье поставили довольно интересный памятник — он стоит на сцене, словно раздвигая кулисы, в своем любимом канотье. Не хватает только неизменной сигары.
В августе 1997-го многолетний директор Театра эстрады был болен, но не мог не прийти проводить в последний путь великого клоуна. Через несколько дней не стало самого Бориса Сергеевича.
Я был знаком с Бруновым, не раз оказывался в его директорском кабинете с окнами, выходящими на строящийся тогда Храм Христа Спасителя. Говорили, конечно, об эстраде, о встречах с великими. Но ни одна беседа не оставалась без упоминания имени Марии Васильевны — так звали жену Брунова.
Борис Сергеевич рассказывал, что с будущей супругой его познакомил Зиновий Гердт. «Я ходил на все показы в Дом моделей, в котором она работала. Ездил вместе с нею на гастроли. Но когда мы собрались пожениться, случилось непредвиденное. Мой дорогой Зиновий Гердт, узнав о предстоящей свадьбе, примчался к Маше и начал ее уговаривать: “Ты что, с ума сошла? Выходить замуж за этого жлоба? Да у него же за душой ничего нет — ни квартиры, ни машины. Машенька, не торопись, мы тебе генерала найдем”. Однако мы все же поженились. Правда, все было достаточно скромно. Я-то планировал свадьбу на март месяц — женские праздники, и у меня должно было быть семнадцать концертов. Я думал подзаработать и купить жене хороший подарок. Но в марте умер вождь всех народов, и концерты, естественно, отменили. Жена подарка ждет по сей день».
Одна из первых московских красавиц, легендарная манекенщица Дома моделей, Мария БРУНОВА (1923–2013) успела встретить свой 90-й день рождения. Мы виделись вскоре после ее юбилея. Помню, как стеснялся задать Марии Васильевне вопрос, есть ли у нее мобильный телефон. А она, услышав эти слова, ответила: «Я вам завтра пришлю смс, и вы поймете, что он у меня не только есть, но я им еще и умею пользоваться».
Пара Бруновых была довольно известна в Москве. По отцу Борис Брунов был грузином и, если бы не развод родителей, мог бы прославить не материнскую, а отцовскую фамилию — Микеладзе. Мария Васильевна рассказывала, что когда она начинала за что-то критиковать мужа, тот предупреждал: «Не забывай, что перед тобой князь. Что? Где деньги? Они пропали в революцию!»
В интервью американскому журналисту Марку Цибульскому Мария Брунова поведала историю дружбы своего мужа и Владимира Высоцкого: «Мой муж был два года депутатом. Однажды его пригласили на Петровку, 38 по каким-то делам. И вдруг этот оперуполномоченный, или кто он там был, говорит: “Мы знаем, что Высоцкий бывает у вас дома и поёт песни, которые неугодны стране. Мы хотим выслать его из Москвы”. Поставили какую-то кассету ему — дескать, вот, послушайте.
Борис Сергеевич сказал: “Сейчас многие поют под Высоцкого, а он, на мой взгляд, гениален. Я хочу Вас попросить — пригласите его, поговорите с ним. Даже царь, ненавидя Пушкина, присвоил ему звание камер-юнкера”. На этом разговор закончился, а потом был такой случай, чему я уже сама свидетельница. Вы помните старый ресторан ВТО в Москве? Туда всегда попасть было очень трудно, всегда не хватало мест. Актеры любили туда приходить после спектакля. Мужа моего как-то везде уважали, мы всегда проходили в ресторан. В тот вечер нас посадили за столик, а через какое-то время вижу — входит Володя с компанией. Вокруг него всегда были люди. Он подходит к столику нашему и становится на колени около Бориса Сергеевича. Я ничего не понимаю…
Володя говорит: “Борис Сергеевич, в наше время мало кто может защитить другого человека, который в беде. Я Вам очень и очень признателен”. Я продолжаю ничего не понимать. Я смотрю на Борю, он мне говорит: “Я тебе расскажу дома”.
