Филатов сказал мне, что мы, оказывается, уже заняли траншеи 2-го эшелона батальонного района обороны противника, и поздравил нас с таким успехом. Обрадовал тем, что скоро подоспеет подкрепление, но нужно продержаться часа 2-3.
Сообщил он и другую радостную весть: наш ротный, капитан Матвиенко, оказывается, не погиб, как мы считали, а только контужен и легко ранен, никуда эвакуироваться не захотел и находится в батальонном лазарете. Но мне приказано оставаться в должности ротного, так как Матвиенко выдвигается на должность замкомбата вместо Михаила Филатова, который уходит на более высокую должность в войска. А я официально назначаюсь на должность командира теперь уже не стрелковой, а автоматной роты. (Впоследствии она стала именоваться ротой автоматчиков.)
Едва успели мы переговорить, как наблюдатели доложили, что в нашем направлении со стороны противника движутся два танка и за ними - цепи пехоты. Ах, как нам могут пригодиться две противотанковые гранаты, если сумеем их эффективно применить! И хорошо, что танков не больше, чем гранат.
Мы занимали теперь совсем небольшой участок траншеи. Где-то вдали слева шел бой, наверное сосед тоже наступал или отстреливался. Но связи или контакта с ним не было. Справа вообще фланг был открыт. Всегда открытые фланги любого масштаба считались очень опасными, а в этой ситуации - и подавно. Главное теперь было не дать противнику обойти нас. Заметив группу до взвода фашистов с двумя танками, все и без всяких команд поняли, что нам здесь предстоит: ведь боевой командирский опыт был почти у всех наших штрафников, бывших офицеров, а ныне рядовых.
Обе противотанковые гранаты приказал принести ко мне, оставил около себя и более или менее крепкого рослого штрафника в роли гранатометчика. А расчет ПТР возглавлял тот самый "Буслаев", который в бою на левом фланге как дубиной колошматил немцев своим "ружьишком". Остальные бойцы из взвода ПТР Петра Смирнова, как и он сам, остались на том месте, где так необычно метко били немцы по нашим атакующим из какого-то еще неведомого мне нового оружия. Да и младший лейтенант Карасев, видимо, остался там же.
К счастью, как выяснилось потом, эти наши офицеры не погибли, а были только ранены и вскоре, через месяц-другой, вернулись в батальон.
Несмотря на напряженную, опасную обстановку, складывающуюся у нас теперь, мысли лихорадочно искали причины колоссальных потерь там, перед первой немецкой траншеей. И все более в них проскальзывало предположение, что ужасная картина эта уж очень похожа на обыкновенные подрывы на минном поле. Свежо еще было впечатление от собственного печального опыта. Гнал эти мысли, как самые невероятные: ведь саперы сказали, что мин вообще не было...
Так до конца войны меня и мучили сомнения, нет ли моей вины в том? И вот полгода спустя комбат (уже к тому времени полковник) Батурин на батальонном празднике под Берлином 9 мая 1945 года в честь долгожданной Победы открыл мне эту тайну. Он сказал мне "по секрету", что тогда по приказу генерала Батова (а я не без оснований подумал, что уж точно и с его, Батурина, согласия) нашу роту сознательно, преднамеренно пустили на минное поле. "Оправданием" этого комбат считал то, что оно немцами было "засеяно" минами с "неизвлекаемыми" взрывателями. Не очень в это верилось. Признавал же генерал Батов в своих воспоминаниях, что его войска несли там большие потери. Вот, наверное, чтобы их меньше увеличивать, принял Павел Иванович такое решение.
А Батурину нашему, видимо, хотелось получить хотя бы первый орден за войну, пусть и таким простейшим путем. Конечно же, такое решение было принято не по неопытности или глупости (в глупость людей, достигших какого-то положения, я не верю, а скорее, верю в их непорядочность и подлость). Просто получилось, что задача разминирования и обеспечения наступления войск армии Батова была решена таким способом: пустить на мины штрафников, невзирая на то, что погибнут ценные для фронта офицерские кадры, которые завтра могли бы усилить своим боевым опытом части и подразделения той же 65-й Армии.
Наверное, в отличие от Рокоссовского и Горбатова, бережно относившихся к офицерам, попавшим под жесткую руку военных трибуналов, Павел Иванович Батов был из другого круга полководцев. После войны я много читал об этом генерале и еще вернусь к его характеристике.
А тогда мысли эти только отвлекали меня от организации отражения контратаки врага.
Когда стало ясно, что один танк движется прямо в мою сторону, а другой несколько левее, я оставил одну гранату себе, а с другой послал гранатометчика на свой левый фланг.
Невдалеке от меня был довольно глубокий ход сообщения в сторону немцев. Передал приказ расчету бронебойщиков следить за обоими танками и, если кому-то из нас удастся подбить танк, то огонь вести по нему, добивать его из ПТР, не упуская из внимания и другой танк.
Видимо, по шаблону немецкой тактики, примерно за 50-60 метров не доходя до нас, сопровождавшая танки пехота вырвалась перед ними и тут первыми заговорили пулеметы Сергеева. Да и автоматчики короткими прицельными очередями стали косить контратакующих. Пехота залегла, а танки, добавив скорости, пошли на окопы.
Ход сообщения, по которому я выдвинулся метров на 15-20 вперед и затаился там, оказался на очень выгодной позиции: сбоку, метрах в 10 от надвигавшегося бронированного чудовища.
Наверное, заметив в окопе наших бойцов, танк замедлил ход, повернул орудие влево и стал "прощупывать" окоп, с каждым выстрелом посылая снаряд правее, все ближе к тому ходу сообщения, в котором, заняв удобную позицию, притаился я. Вот тут мне и удалось метко швырнуть гранату прямо в гусеницу. Водитель танка, наверное, почувствовал, что его машину заносит вправо, и на остатках поврежденной гусеницы резко попытался вывернуть танк влево. И опять мне повезло, как часто везло на войне. Танк подставил правый борт и корму под прицел наших бронебойщиков. Они не замедлили послать несколько бронебойных и зажигательных пуль в эту "пантеру", и она загорелась!
Экипаж танка, открыв люки, стал выбираться оттуда, но сраженные свинцовым роем, в котором были и пули из моего автомата, немецкие танкисты повисли в люках, не успев вылезти, и закупорили их собой. Оставшиеся в танке попытались воспользоваться нижними люками, но и там их ждала та же участь. Примерно та же судьба досталась и второму бронированному монстру. И я был рад, что мой штрафник-гранатометчик, да и бронебойщики за подбитые танки будут награждены орденами Отечественной войны и полностью реабилитированы, даже если не будут ранены.
И тут же, словно молния, вспыхнула мысль о том, что я ведь тоже подбил танк и мне также полагается такой орден! Вот и придет конец моему тайному позору перед близкими мне людьми за фотографию с чужим орденом.
