Поэтому заключение басни, ее «мораль» все отнесли к самому Александру I, хотя вслух об этом никто и не решился сказать:
А я бы повару иному
Велел на стенке зарубить:
Чтоб там речей не тратить попустому,
Где нужно власть употребить.
Басне шумно зааплодировали. Крылов спокойно улыбался и вытирал платком пот, капавший со лба. Бравый адмирал, отличавшийся военной прямотой, только крякнул и долго тряс руку Крылова крепкой, по-стариковски испещренной синими венами рукой.
События между тем нарастали, напряжение увеличивалось.
21 апреля Александр выехал из Петербурга к армии. Перед отъездом он через канцлера Румянцева передал французскому послу Лористону свое желание сохранить дружеские отношения с Наполеоном и избежать войны. А 19 мая Наполеон с императрицей отправился в Дрезден для смотра своих войск. Все знали, что это начало войны. По дороге его почтительно встречали вассальные германские государи без шляп, изгибаясь в раболепных поклонах и приветствиях. Французская армия прошла сквозь покорную Германию и вступила в Польшу. В ночь на 24 июня Наполеон приказал начать переправу через Неман.
Александр в это время был в Вильно. Ему сообщили о переходе французских войск через Неман во время бала, данного в его честь в одном из пригородных замков. Государь любил, чтобы им восхищались, считали его неотразимым. Он танцевал с самыми красивыми и знатными польскими аристократками, затянутый в зеленый, ловко сидевший на его стройной фигуре мундир с пышными эполетами. Среди всеобщего веселья к нему подошел министр полиции Балашов и доложил о начале военных действий. Александр, отойдя с ним в сторону, просил Балашова сохранить известие в тайне и продолжал танцы.
А в Петербурге узнали об этом днем позже. Вести были противоречивы. Передавали об отступлении армии Барклая, о посылке императором Балашова к Наполеону с письмом, предлагавшим прекращение военных действий, о возвращении Александра в Москву.
Войну Россия встретила неподготовленной. Крестьянство изнемогало под крепостным игом. Торговля была парализована блокадой. Дворянские круги возбуждены слухами о реформах. В военном отношении тоже все было неопределенным. Не имелось даже единого плана ведения войны. Александр I доверил разработку стратегического плана прусскому генералу Фулю, перешедшему на русскую службу после уничтожения французами прусской армии при Иене и Ауэрштадте. План этого тупого горе-теоретика предполагал сосредоточение русской армии в укрепленном лагере при Дриссе, где она должна была обороняться. Осуществление, его прожектов привело бы к тому, что русское войско оказалось в самом начале войны в ловушке. Лишь дружный протест русских генералов против этого нелепого плана вынудил в последний момент Александра от него отказаться.
Но и среди главного штаба армии не было единства мнений. Все дружно высказывались против плана Фуля, но каждый из его противников предлагал свой собственный план, противоречащий остальным. Это порождало напряженность отношений между руководящими верхами армии, вело к бесконечным спорам и столкновениям. Барклай-де-Толли, Бенингсен, Багратион, Армфельдт — все они не были согласны друг с другом, и каждый отстаивал свое мнение. А французская армия тем временем неумолимо надвигалась, захватывая один за другим города, села, деревни. Первой русской армией командовал Барклай, второй — Багратион, находившийся в его подчинении. Барклай основывал свою стратегию на растяжении коммуникаций противника и избегал боев, стремясь сохранить живую силу армии. Багратион кипел негодованием, он стоял за активную стратегию, за решительное сражение с неприятелем, которое, по его мнению, должно было преградить путь врагу внутрь страны.
Сведения о разногласиях и интригах в главной ставке доходили до столицы и тревожно обсуждались завсегдатаями оленинского кружка. Иван Андреевич с самого начала воспринял войну как общенародное дело. Он понимал, что не интересы отдельных партий или сословий поставлены здесь на карту, а судьба всей страны. Его смущали и беспокоили разногласия между различными сословиями и военачальниками, которые ослабляли сопротивление опасному и могущественному врагу. Когда его спрашивали о положении вещей, он обычно отмалчивался и мрачнел. Наполеон со своим войском уже был под Смоленском, а неурядица в главном штабе продолжалась.
Как всегда, Иван Андреевич высказал свое мнение басней. Она называлась «Раздел» и призывала к единству, к дружному самоотверженному отпору врагу. Перед лицом национальной катастрофы Крылов не желал молчать. В басне он говорил о «честных торгашах», которые так увлеклись спорами о дележе барышей, что не заметили пожара, охватившего дом:
Забывши, что пожар в дому,
Проказники тут до того шумели,
Что захватило их в дыму
И все они со всем добром сгорели.
Басню он заключил весьма весомым и многозначительным поучением, обращенным к тем, кто еще не проникся готовностью общее дело ставить выше защиты своих личных выгод:
В делах, которые гораздо поважней,
Нередко от того погибель всем бывает,
Что чем бы общую беду встречать дружней,
Всяк споры затевает
О выгоде своей.
Это являлось обращением к соотечественникам, призывом последовать своему патриотическому долгу. Басня была восторженно встречена всеми, кто ее слышал. Она переписывалась от руки, и копии ее посылались в армию, стали известны по всей стране.
В начале августа Александр I возвратился из Москвы в Петербург. Новости были невеселые. После падения Смоленска положение Барклая-де-Толли в армии оказалось невыносимым. Встал вопрос о новом главнокомандующем. В армии и в стране пользовался особенной любовью Михаил Илларионович Кутузов. Любимый ученик Суворова, он умел говорить с солдатами, не признавал парадного блеска и проявил себя талантливым и смелым полководцем в войне с Турцией. Кутузов вынес всю тяжесть последней кампании, разбив на Дунае турецкую армию и вынудив турок заключить мирный договор, выгодный для России.
Однако Кутузова не любил император. Он не мог простить ему своего поражения под Аустерлицем, когда вопреки советам Кутузова поспешил вступить в бой с Наполеоном и проиграл сражение. Теперь же под влиянием общественного мнения и давлением военных кругов Александр вынужден был призвать старого фельдмаршала и поставить его во главе войска.
Кутузов не в силах был сразу же нанести решающий ответный удар. Он продолжал тактику, начатую Барклаем, — изматывания неприятеля, сохранения живой силы армии. После сражения под Бородином Кутузов продолжал отступать и 2 сентября оставил Москву без боя.
